Сокровенный дневник Адриана Пласса (37 и ¾ лет от роду) - [20]
После группы Глория прямиком направилась ко мне и тут же начала задушевно поверять мне свои беды и несчастья, особенно насчёт огромного счёта за телефон, который она никак, ну просто никак не может оплатить. Внезапно сообразил, что могу ей помочь. Быстренько сбегал наверх, выписал чек и протянул его Глории, когда она уходила. Проводив её, отправился на кухню и рассказал обо всём Энн.
— Видела бы ты её лицо! — сказал я. — Удивление — это не то слово.
— Ничуть не сомневаюсь, что не то, — ответила Энн и, как мне показалось, довольно язвительно.
Позднее Глория позвонила (попросив оператора записать разговор на наш счёт), чтобы снова поблагодарить меня за деньги. Назвала меня сладким зайчиком.
— Интересно, почему ты никогда не называешь меня сладким зайчиком? — в шутку спросил я у Энн.
— Потому что, милый, ты совсем на него не похож, — ответила она.
Проснулся в шесть утра и с ужасом вспомнил, что сегодня День святого Валентина. Постарался как можно тише натянуть на себя свитер и брюки, кое-как выполз из дома и, пошатываясь, побрёл к круглосуточному магазину за углом.
Там уже толпилась небольшая кучка измученных, небритых мужей, перебирающих оставшиеся открытки. В итоге, мне досталась открытка, на которой была нарисована огромная рыжая корова, оглядывающаяся назад со словами «Люблю тебя!» Внутри было написано: «От темени до вымени!»
Открыв её за завтраком, Энн улыбнулась и сказала:
— Ах, дорогой, ты неисправимый романтик! Интересно, сколько же времени ты искал для меня именно эту открытку?
Но она не рассердилась, а только посмеялась. Подарила мне чудесную открытку и долгий, медленный поцелуй над тарелкой с бутербродами. Нас прервал Джеральд, заскочивший на кухню за чаем.
— Смотри, пап, — сказал он, — у тебя галстук сейчас будет «как сыр в масле кататься».
Сам он получил огромную, дорогую открытку с большущим бархатным сердцем спереди. Внутри были ручкой нарисованы сотни две крохотных сердечек и поцелуйчиков, но никакой подписи.
— И кто же твоя тайная обожательница, а, Джеральд? — спросил я.
— Должно быть, это коллективное подношение от всех местных девчонок, — небрежно ответил он, но я-то видел, что он доволен. У Джеральда ещё никогда по-настоящему не было девушки, хотя я, в общем-то, не слишком этим обеспокоен.
Чего тут беспокоиться? Нечего. Я и не беспокоюсь.
Вечером был немало удивлён, увидев, что после репетиции Элси решила пойти домой с Джеральдом, чтобы «помочь ему нести гитару». Надеюсь, та девочка, что послала Джеральду открытку, не видела их вместе. А то ещё подумает что-нибудь и не станет больше обращать на него внимания. Весьма неосмотрительно со стороны Элси ходить с Джеральдом, если она так любит своего Уильяма.
Проснулся с редким ощущением того, что жизнь хороша и всё, по большому счёту, в порядке. После завтрака Энн попросила меня сходить в булочную за хлебом. По дороге домой с удовольствием подумал, что, хотя время от времени я, конечно, делаю всякие глупости, в общем и целом у меня всё выходит очень даже неплохо.
Несмотря на холод, ощутил внутри приятное тепло.
Неприятно удивился, когда, подойдя к двери и заглянув в окно, увидел в гостиной мистера Ламбертона-Пинкни. Он сидел в самом неудобном нашем кресле, и вид у него был чрезвычайно угрюмый.
Укрылся в гараже и какое-то время пытался занять себя чтением спортивных новостей в газете десятилетней давности, надеясь, что он потеряет терпение и уйдёт. Но в гараже было так холодно, что мне пришлось войти в дом. Последние ошмётки приятного тепла мигом улетучились, когда Энн, открывшая мне дверь, яростно прошипела:
— Ну что ты за осёл! Где была твоя голова? Почему ты не проверил, какой фильм идёт в пятницу? Не понимаю, почему ты ведёшь себя, как тупой болван?
Тут же сообразил, что, наверное, произошло нечто непоправимое.
Мистер Ламбертон-Пинкни обратился ко мне с видом графа Дракулы из старых чёрно-белых ужастиков.
— Согласно вашей рекомендации, мистер Пласс, — угрожающе изрёк он, — члены нашей небольшой группы во главе со мной посетили один из сеансов во втором зале местного кинотеатра. Поскольку мы немного запаздывали, билеты нам пришлось покупать в некоторой спешке, и мы не успели просмотреть сопутствующую фильму рекламную продукцию. В конце концов…
Он пригвоздил меня к полу уничтожающим взглядом.
— В конце концов, наш брат уверил нас, что этот фильм вполне соответствует христианским стандартам.
Я нервно кашлянул:
— И… и что это был за фильм? Ну… тот, что вы смотрели?
Мистер Ламбертон-Пинкни собрался с духом:
— Этот фильм, мистер Пласс, назывался «Горячие бёдра в мокрой траве».
Попытался, как мог, объясниться, и попросил прощения. Мистер Ламбертон-Пинкни, хоть и со скрипом, но принял мои извинения и наконец-то ушёл. Дойдя до дороги, он подозрительно посмотрел направо и налево, словно боялся, что его собьёт с ног какая-нибудь непристойность.
— По крайней мере, пап, во всём этом есть одно утешение, — философски заметил Джеральд, всё это время подслушивавший за дверью. — Ты ведь сказал этому мистеру Чего-то-там-Блинкни, что фильм будет про дикие, неприрученные создания, развлекающиеся на лоне дикой природы.
