Сокровенный дневник Адриана Пласса (37 и ¾ лет от роду) - [19]
Сразу возвращаться домой нам не захотелось, и мы выбрали енота. Нам с Энн даже понравилось, но Джеральд сказал, что почти весь фильм составлял свежую анаграмму и выяснил, что из имени Андрея Тарковского получается «райский кров Данте».
Слава Богу, что никто из посторонних никогда не увидит этого дневника.
Сегодня по дороге домой встретил мистера Ламбертона-Пинкни, который возглавляет в нашей общине небольшую группу под названием «Усеки и пресеки». Они всё время ищут, что бы ещё такое запретить. Мистер Ламбертон-Пинкни (который настаивает, чтобы все и всегда называли его полным именем) сообщил, что их группа как раз собирается устроить себе ежегодный «культпоход», но пока они не решили, что это будет за мероприятие.
Рассказал ему про нашу вылазку в кино.
— В первом зале как раз идёт «Исповедь сумасшедшего помидора», — сказал я. Мистер Ламбертон-Пинкни вздрогнул и в ужасе поморщился. — А во втором зале показывают один фильм… в общем, про природу.
— Хм-м-м… — в раздумье протянул он. — Может быть, это нам и подойдёт. А вы уверены, что он… не вызовет смущения у благочестивой аудитории?
— Вполне, — заверил его я. — Мы с Энн и Джеральдом только вчера его смотрели. Обыкновенный фильм про дикие, неприрученные создания, которые развлекаются себе на лоне дикой природы.
Мистер Ламбертон-Пинкни сказал, что, пожалуй, сводит на него членов своей группы в пятницу вечером.
— А вы абсолютно уверены, — спросил он, прощаясь, — что этот фильм соответствует христианским стандартам?
— О, да, не волнуйтесь, — беззаботно откликнулся я. — Он совершенно безобидный.
Утром позвонил Эдвин и сказал, что через две недели в среду будет особое служение исцеления, на которое он пригласил проповедника из северного графства. Количество мест ограничено, так что не хочу ли я зарезервировать места для нас троих? Сказал ему, что перезвоню через пару минут. Улёгся на пол в прихожей, упираясь ступнями во входную дверь, и, немного повозившись, выяснил, что ноги у меня совершенно одинаковой длины. Жаль, что при этом я не заметил Энн и Джеральда, выглядывающих из кухни. Я стал бы очень богатым человеком, если бы получал по десять фунтов всякий раз, когда на их лицах появляется выражение сострадания пополам с беспокойством.
Джеральд вышел в прихожую и небрежным, отстранённым тоном профессионального психиатра сказал:
— Не беспокойся, пап. Мы никому не расскажем о том, что ты не хотел бы выносить за пределы этого дома.
Вот ведь поросёнок! Он явно знал, что у этого поступка есть разумное объяснение! Рассказал ему про звонок Эдвина.
— Понимаешь, — сказал я, — сейчас почти все эти служения исцеления сводятся к одному и тому же: большинство больных вдруг обнаруживает, что у них одна нога короче другой и, оказывается, как раз в этом и заключаются все их несчастья. Вот я и решил сначала проверить, всё ли у меня в порядке.
— И что? — спросила Энн, которая тоже вышла из кухни.
— По-моему, они одинаковые. Так что можно звонить Эдвину и говорить, что мы придём.
— А если бы одна оказалась короче? — спросил Джеральд с ещё более озадаченным лицом.
— Тогда я, конечно же, никуда бы не пошёл, — терпеливо объяснил я, стараясь не выходить из себя.
— Чтобы не исцелиться? — недоверчиво переспросила Энн.
— Ну да! Это же так неловко, исцеляться у всех на виду!
Позвонил Эдвину, попросил его оставить нам три местечка, а потом пошёл на работу, спинным мозгом чувствуя, что Энн с Джеральдом всё ещё стоят в прихожей, обалдело глядя мне вслед.
Я уже и раньше замечал, что оба они не всегда понимают всё с первого раза, особенно Джеральд. Например, недавно он пытался убедить меня, что бензин лучше покупать на другой автозаправке, чуть дальше от нашего дома, потому что там цена за галлон на несколько пенсов меньше. Я же напомнил ему, что обычно просто покупаю бензина на пять фунтов, и поэтому разница в цене на один галлон никак на меня не повлияет. Но таких упрямцев, как Джеральд, ещё поискать! В конце концов, он повалился на пол и начал в бессильной ярости колотить кулаками диванные подушки. Никак не мог признать своей неправоты. Ну ничего, он ещё совсем мальчик. Научится.
Сегодня на группу пришла Глория Марш. Появляется у нас нечасто.
Очень привлекательная молодая вдова.
Это, конечно же, вовсе не означает, что она мне нравится в таком смысле, хотя, по-моему, она ко мне несколько неравнодушна. Стоило ей показаться в дверях, как Джеральд наклонился к моему уху и прошептал:
— Давай, пап, втягивай скорее живот: Глория пришла!
Что за глупости!
Во время обсуждения Дорина Кук (уже не помню почему) спросила у старой миссис Тинн, знает ли она что-нибудь про ревматические заболевания и их лечение. Та возмущённо фыркнула и сказала, что её первое и последнее романтическое увлечение случилось лет пятьдесят назад, а то и больше. Все засмеялись, но Глория заговорщически мне подмигнула! Попытался сделать вид, что шокирован и совершенно не одобряю подобного поведения, — но так, чтобы при этом оставаться в её глазах вполне милым и располагающим к себе человеком. По-моему, получилось не очень. Позднее почувствовал себя ужасно неловко, когда Глорию попросили описать сущность христианского прощения, и она сказала, что прощать — это значит поворачиваться к человеку другой щекой, когда он только что отшлёпал тебя по попке. И хотя на меня она вовсе не смотрела, я почему-то почувствовал, что жутко краснею. Надеюсь, никто не заметил.
