Сокращенный вариант - [2]

Но подобного эффекта удавалось достичь далеко не всегда. Трюк состоял в том, чтобы придумать такую пару молодых людей, взаимные привязанности и противоречия которых были бы, с одной стороны, вымышленными, а с другой — достаточно узнаваемыми, чтобы можно было взбить их в пену. Прошлым летом, когда у нее появился замысел книги о целомудренном застенчивом герое, идея казалась ей крайне привлекательной — герой соответствовал жанру и в то же время был новым. За десять лет или что-то вроде этого, прошедших с тех пор, как Джульет придумала себе псевдоним, обратившись таким образом к карьере писательницы, которая освободила ее от преподавательской деятельности, она занималась исключительно персонажами, ищущими любовных утех. Изящно, разумеется, элегантно, порой и тайно, — но, несомненно, ищущими.

Предполагалось, однако, что сэр Джеймс Эптли Клендиннинг будет поклонником совершенно иного толка. Поклонником предельно изысканным, который сдерживается не только ради того, чтобы не оскорбить чувств избранницы, но еще и потому, что глубоко усвоил постулаты церкви и свято верил, что единению плоти должно предшествовать единение душ. Сэр Джеймс должен быть титулованным помещиком, энтузиастом новых способов сельскохозяйственного производства, которым в скором времени суждено навсегда преобразить английский ландшафт. В его поместье не будет места бездельникам. Здесь фактически должен царить дух примерного мальчика. Вместе с тем само это хозяйство должно стать привлекательным для проницательной женщины, которая желала бы его владельца, и, разумеется, должно служить превосходным фоном для любовной интриги.

А может быть, и нет… Стиснув зубы и прижав лоб к холодному стеклу, Джульет смотрела поверх своего промерзшего балкона на опустевший тротуар и убеждала себя в том, что придуманный ею сэр Джеймс Клендиннинг, как персонаж будущего романа, был превосходен. Она как автор могла бы головой ручаться.

Но в качестве отправной точки повествования, в качестве стимула, побуждающего к творческой работе, этот герой оказался, что называется, ни Богу свечка, ни черту кочерга. У Селены Уокингшо, леди с идеалистическими взглядами, мечтавшей выйти за него замуж, еще до окончания второй главы истощился весь запас способов привлечь к себе внимание благородного господина. Так же, впрочем, как и у Джульет. Если бы участники романтических событий эпохи регентства могли думать о подобных вещах (о чем они ни в коем случае думать не могли, иначе дальше поцелуев дело у них не пошло бы; но, увы, по причинам, которые скорее имеют отношение к двадцать первому веку, нежели к девятнадцатому, подлинная сексуальность была им неизвестна, разве что косвенно), Селену Уокингшо можно было бы простить за то, что она решила, будто сэр Джеймс гомосексуалист. О чем он только думал, когда игнорировал любой намек, любую попытку соблазнить его? И почему это должно ее беспокоить? Сама Джульет начинала его ненавидеть.

И все же…

Она глубоко вздохнула, оставив на стекле туманный отпечаток в виде амебы. И все же Мюррей Лэндис, детектив нью-йоркской полиции, чье поразительное целомудрие (во всяком случае, по отношению к Джульет) главным образом и вдохновило ее на создание образа сэра Джеймса, генерировал прошлым летом в ее сознании множество сюжетов. Тогда, в результате определенных событий, им пришлось вместе расследовать убийство в балетной труппе. Проблема состояла в том, что те частные сюжетные линии фактически ничего ей не дали. Она видела Мюррея лишь несколько раз той страшной осенью, осенью 2001 года, когда жители Нью-Йорка, просыпаясь по утрам, надеялись на то, что падающие башни были лишь ночным кошмаром, а полностью проснувшись, начинали понимать, что настоящим сном были годы, предшествующие падению башен, а сами они просто сомнамбулы в полном опасностей мире. Они с Мюрреем встретились на слушании в суде дела об убийстве в балетной труппе и еще раз случайно увиделись в картинной галерее. Однажды Лэндис попросил ее помочь разгадать таинственное убийство в научном центре на Уэст-Энд-авеню.

Вот и все.

В отличие от молоденькой Селены Уокингшо Джульет больше не могла выносить продолжительного пребывания в вакууме и позабыла, в чем состояла привлекательность Мюррея, а следовательно, и сэра Джеймса. Более того, с ноября она стала объектом откровенного и не вызывающего никаких сомнений интереса человека совершенно иного склада характера. Элегантный, четко формулирующий свои мысли эрудит и, пожалуй, чересчур романтичный Деннис Дено вытеснил из ее сознания все отдающие холодком чувства, навеянные напряженной робостью Лэндиса, за исключением воспоминаний, связанных с этой робостью. И не приходилось удивляться, что сэр Джеймс едва-едва подавал признаки жизни…

А может быть, виной всему была Селена Уокингшо? Может быть, красавице следовало бы улечься на пути сэра Джеймса в надежде, что он поймет намек? Если и это не помогло бы, то Джульет нужно бы убить сэра Джеймса и начать заново писать своего «Джентльмена-христианина», назвав новый роман «Джентльмен-язычник»!

Ход ее мыслей прервал дверной звонок, возвестивший о приходе миссис Кэффри. Джульет подошла к двери кабинета и прислушалась. Снизу раздался монотонный голос Эймс, которая велела портье пропустить посетительницу наверх к доктору Бодин (из уважения к когда-то имевшей значение ученой степени своего работодателя Эймс упрямо продолжала называть ее именно так). Джульет проскользнула в ванную комнату, посмотрелась в зеркало. Круглые голубые глаза, не очень интеллигентное лицо, ставшее от испытываемой неудовлетворенности еще более бледным и совсем невыразительным. Она попыталась улыбнуться, это несколько улучшило общий вид, но неудовлетворенность взяла верх. Джульет выключила свет и спокойным шагом направилась вниз по деревянным ступеням.