Сокол Спарты - [129]

То был жестокий и тяжелый труд, а к концу зимнего дня люди измучились и приуныли. Кардухи выбрали для обороны одну из вершин – скорей всего, потому, что иным путем выхода оттуда не было. Хрустя снегом под ногами, они вызвали греков на бой. Вышло так, что им не повезло: к ним нагрянула полусотня спартанцев. Снег они щедро забрызгали багрянцем, а головы кардухов метали в тех, кто лез соплеменникам на выручку.

С наступлением сумерек кровавая жатва возросла. Мелькнула мысль, не предложат ли горцы еще одну сделку с возвратом павших, но в залоге у эллинов теперь не было домов, и горцы от Ксенофонта ничего не хотели. Небо ночью прояснилось, а лагерь сковал жуткий холод. Оставалось лишь гадать, сколько они еще смогут продержаться – и сколько стадиев он и его люди преодолели за этот долгий день.

Ксенофонт закрыл глаза в молчаливой молитве.

Сон был о том, как он рвет цепи – тяжкие железные оковы, что спадали к его ногам. Утром Ксенофонт разыскал Хрисофа, чтобы рассказать ему об этом.

Сновидение могло быть добрым предзнаменованием, посланием от богов. Он и проснулся в настроении заметно лучшем, чем у него было с входом в горы. Сон явно имел к этому касательство.

Поведав о нем спартанцу, он заметил, как на лицо Хрисофа вернулась прежняя, подзабытая уже улыбка. Видеть это было отрадно. За время в пути у них сложилась дружба, даром что они большей частью находились порознь, на разных краях колонны. Людям очень нужны бывают минуты тепла и смеха; без них человек начинает увядать. Паллакис Ксенофонта, похоже, избегала, что сказывалось и на присутствии рядом Геспия. Для общения оставался только Хрисоф, который выглядел изможденным и худым. Нечесаная борода спартанца свалялась, и в ней теперь проглядывал клок седины.

– Сон хороший, – одобрил Хрисоф. – Я о нем расскажу нашим. Может даже, нам следует принести в жертву коз, которых мы гоним с собой.

Он ждал позволения, и Ксенофонт решил:

– Их кровь мы в жертву принесем, но мясо возьмем с собой. Теперь уж идти, наверное, недолго.

Нападения в течение следующих двух дней были разрозненными. Стрелы летели из расселин в окружающих горах, обычно по высокой дуге, и довольно легко ловились щитом. Однако наутро второго дня такой оказался убит спартанец: стрела пронзила ему бок так, что он закашлялся кровью и сел, не в силах подняться. Земли для того, чтобы его закопать, не было; нечем было разбить и каменистый грунт, поэтому над воином возвели пирамидку из плоских камней и оставили в этом своеобразном склепе.

Среди ночи сбежал молодой кардухский воин, захваченный накануне, – он либо разорвал путы зубами, либо перетер их, пока Ксенофонт спал.

Сразу вспомнился сон об опавших оковах, но не хотелось думать, что это о предстоящем побеге пленника.

На третье утро после долины – седьмое после того, как эллины вошли в горы – они по тропе приблизились к расселине, которая по крутому склону осыпи сходила вниз, к обширной равнине. С этой высоты взгляду открывался целый дневной переход.

Примерно в пяти стадиях от горных отрогов серела широкая река.

А за ней, на золотисто-зеленой равнине, в ожидании стояло войско. Вдоль равнины лагерем располагалась конница, и в воздухе, словно нити дождя, вились сизоватые дымки. На низких покатых холмах поблескивали квадраты пехоты. Они искали места на возвышенности, но их было мало, и потому квадраты льнули к вершинам склонов, словно острова в океане.

Хрисоф при виде последнего перехода позвал вперед Ксенофонта. Невзирая на ждущих за рекой врагов, оба схватили друг друга за плечи и облегченно рассмеялись. Горы оставались позади.

– Я удивляюсь сатрапу, что ждет нас там зимой, – зло усмехнулся Хрисоф, озирая из-под руки даль. – Должно быть, он в большом долгу перед персами, раз мерзнет там неотлучно.

Ксенофонт, как мог, скрывал удрученность. Во сне он сбросил оковы, а наяву надеялся, что все битвы и кровопролитие остались позади, в горах. После всего того, что ему пришлось вынести, мысль о новой битве была поистине изнурительной. Но кем бы ни был тот враг, каким бы долгом или обещаниями ни был связан с Персией, он ждал их и стоял на их пути.

– Чтобы вернуться домой, нам нужно перебраться через ту реку, – промолвил он.

– Ты изыщешь способ, – сказал Хрисоф без тени шутливости или насмешки. – Тебе не привыкать.

30

В сосредоточенной тишине греческая колонна заскользила вниз по склону, удлиняя шаги на зыбучей осыпи. Кое-кто из лагерного люда неловко опрокидывался, но гоплиты, рассредоточившись, шли с прежней ровностью, осмотрительно делая шаг за шагом. Те, кто сзади, на случай нападения шли с еще большей осторожностью, но и их постепенно разбирала пьянящая эйфория. Горы оставались позади. Они живы. Люди начинали переходить с шага на скачки, все быстрее и быстрее. Воздух, и тот на вкус был слаще, чем промозглые туманы гор. Они смеялись и в восторге окликали друг друга, чувствуя все более теплое дыхание земли внизу. Скалы кардухов оставались позади кремневыми клинками, во всех смыслах.

Ксенофонт курсировал взад и вперед по флангам, увещевая людей собраться и двигаться ровным строем. Ему сейчас очень не хватало лошади. Все воины были когда-то мальчишками, смотрящими снизу на своих отцов. Нельзя ли вызывать в них подчинение, просто веля держать головы вверх в расчете, что у них пробудятся воспоминания детства? Было не так-то легко командовать большими группами людей на уровне их собственных глаз.