Согнутая петля - [5]

Фасад дома был свободен от традиционного плюща, но позади дома ровной шеренгой росли буки. От центра задней стены дома шло новое крыло, которое делило голландский сад на две половины. В плане дом был похож на перевернутую букву "Т". По одну сторону от нового крыла дома располагались выходящие в сад окна библиотеки; по другую – окна комнаты, в которой Джон и Молли Фарнли ждали гостей.

В комнате тикали часы. Наверное, в восемнадцатом веке это была музыкальная – комната или дамский будуар, и она, казалось, определяла положение хозяев в этом мире. Фортепьяно, стоящее здесь, было выполнено из редкого дерева, которое напоминало полированный черепаховый панцирь. Обстановку комнаты дополняло старинное изысканное серебро, а из северного окна открывался вид на Ханджинг-Чарт; Молли Фарнли сделала эту комнату гостиной.

Молли сидела у окна, в тени огромного бука, похожего на осьминога. Она была, что называется, любительницей свежего воздуха: крепкой, хорошо сложенной, с широким, но очень привлекательным лицом. Коротко стриженные темно-каштановые волосы, светло-карие глаза, загорелое серьезное лицо и прямой, цепкий взгляд. Рот у нее, возможно, был великоват, но при смехе обнажались прекрасные зубы. Если она не обладала классической красотой, то здоровье и сила придавали ей особую привлекательность, что гораздо важнее.

Но сейчас она не смеялась. Она не сводила глаз с мужа, который расхаживал по комнате короткими, резкими шагами.

– Ты чем-то встревожен? – спросила она.

Сэр Джон Фарнли остановился как вкопанный, повертел смуглыми запястьями и вновь принялся вышагивать.

– Встревожен? Нет. О нет! Дело не в этом. Только – ах, будь все проклято!

Он, казалось, был для нее идеальным партнером. Было бы неверно сказать, что он олицетворял собой тип сельского помещика, потому что их привыкли ассоциировать с краснорожими гуляками прошлого века. Тут был другой тип. Фарнли был среднего роста, очень поджарый, почти худой, он почему-то вызывал в памяти очертания плуга – блестящий металл, компактность и твердое лезвие, режущее борозду.

Ему было лет сорок; смугловат, с густыми, коротко подстриженными усами, темными, начинающими седеть волосами и острыми темными глазами с морщинками в уголках. Можно было бы сказать, что в данный момент этот человек, обладающий недюжинной скрытой энергией, находится на пике своей умственной и физической формы. Он расхаживал взад-вперед по маленькой комнате и казался скорее смущенным, нежели разгневанным.

Молли поднялась и воскликнула:

– Ах, дорогой, почему ты мне об этом не сказал раньше?

– Не стоит беспокоиться, – ответил он. – Это мое дело. Я справлюсь.

– Как давно ты знаешь об этом?

– Примерно с месяц.

– И из-за этого ты волновался все это время? – спросила она с некоторой тревогой в глазах.

– Отчасти, – проворчал он и быстро взглянул на нее.

– Отчасти? Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что говорю, дорогая, – отчасти.

– Джон, это же не из-за Маделин Дейн, правда?

Он остановился:

– Боже правый, нет! Разумеется, нет. Не понимаю, почему ты задаешь подобные вопросы? Ты не любишь Маделин, да?

– Мне не нравятся ее глаза. Они смотрят как-то подозрительно, – ответила Молли, тут же ощутив прилив гордости или другого чувства, которое она не могла назвать. – Прости, я не должна была этого говорить, ведь тут такое происходит. Все это очень неприятно, но ведь ничего не поделаешь, правда? У этого человека, конечно же, нет доказательств?

– У него нет прав! А вот есть ли у него доказательства, я не знаю! – Он говорил резко, пристально глядя на нее.

– Но почему все окутано такой тайной? Если он обманщик, разве ты не можешь вышвырнуть его и закрыть дело?

– Барроуз говорит, это было бы неразумно. По крайней мере, до тех пор, пока мы не услышим, что он нам скажет. Потом мы сможем предпринять какие-то шаги. Решительные шаги. Кроме того…

С лица Молли Фарнли исчезло выражение робости.

– Я хочу, чтобы ты позволил мне помочь тебе, – сказала она. – Не то чтобы я могла что-нибудь сделать, но мне просто хочется узнать, что все это значит. Я знаю, что этот человек бросает тебе вызов якобы для того, чтобы доказать, что он – это настоящий Фарнли. Разумеется, все это ерунда. Я знаю тебя много лет; я узнала тебя, когда увидела после разлуки; просто удивительно, как легко я тебя узнала! Но я знаю, что ты пригласил сюда этого типа, а также Ната Барроуза и другого адвоката, и все это в обстановке ужасной таинственности. Что ты собираешься делать?

– Ты помнишь моего старого учителя, Кеннета Марри?

– С трудом припоминаю, – ответила Молли, наморщив лоб. – Довольно плотный, приятный человек с маленькой, коротко подстриженной бородкой, как у моряка или художника. Полагаю, он тогда был очень молод, но мне он казался глубоким стариком. Рассказывал удивительные истории…

– Он всегда стремился стать великим сыщиком, – прервал ее муж. – Так вот, волею судеб он вернулся с Бермуд. Он утверждает, что может безошибочно опознать настоящего Джона Фарнли. Сейчас он остановился в «Быке и мяснике».

– Погоди! – воскликнула Молли. – Там поселился человек, похожий на художника. В деревне только об этом и говорят. Это Марри?