Соглядатай - [21]

Эти случаи явно связывало лишь положение рук жертвы: Сусанну Керн оставили на месте убийства с прижатой к уху рукой — так же, как Ребекку Ханссон нашли на полу с рукой на горле.

Возможно, Сусанна, совершая беспорядочные движения, сама запуталась в пояске своего халата.

Эта сомнительная параллель все же обращала на себя внимание и заставила Эрика сделать то, что он должен был сделать давным-давно.

Эрик убрал папку в ящик письменного стола и снова набрал номер Симона Касилласа, главврача Карсудденской больницы.

— Касиллас, — ответил тот голосом заскорузлым, как высохшая кожа.

— Это Эрик Барк из Каролинской больницы.

— Еще раз здравствуйте.

— Я тут заглянул в свой ежедневник и вижу, что мог бы выкроить время для одного посещения.

— Посещения?

В трубке слышался шум, как в зале для сквоша — удары, поскрипывание кроссовок.

— Я принимаю участие в исследовательском проекте в Центре Ошера в Каролинском институте, мы отслеживаем старых пациентов, весь спектр… одним словом, мне надо побеседовать с Роки Чюрклундом.

Лишь в конце разговора Эрик осознал нелепость собственного бормотания о выдуманном исследовательском проекте, об экономике здравоохранения, об интернет-проекте по когнитивно-бихевиоральной терапии и о ком-то по имени доктор Стюнкель.

Эрик медленно положил телефон на стол. Маленький экран плавно погас, система перешла в режим ожидания. В кабинете стало тихо. Кожаное кресло поскрипывало, как пришвартованная лодка. За открытым окном шуршал по листьям сада вечерний дождь.

Эрик оперся локтями о стол, опустил лицо в ладони, недоумевая, что он делает. Что за чушь я наговорил, подумал он. И кто этот чертов Стюнкель?

Он вел себя глупо — и знал это. Но знал он и то, что обязан был сделать это. Если алиби Роки надежно и подлинно, он должен выйти на свободу, пусть даже его, Эрика, затравят журналисты и затянет в эпицентр судебного скандала.

Эрик просмотрел весь свой журнал — ни единого упоминания об алиби, однако в конце одна страница вырвана. Он полистал еще и замер. После отчета о последней беседе шла бледная карандашная заметка: Эрик не помнил ее. Посреди страницы значилось: «Грязный проповедник», — наискосок через заштрихованные строки. Дальше страницы были чистые.

Эрик поднялся и пошел на кухню что-нибудь поесть. Шагая через библиотеку, он повторил себе, что должен выяснить, существовало ли алиби Роки на самом деле.

Если да, то новое убийство, вероятно, связано со старым, и тогда Эрику придется признаться во всем.

Глава 19

Сага Бауэр медленно вела машину через огромный кампус Каролинского института; приблизившись к дому номер пять по Ретциус-вэг, она свернула на пустынную парковку и остановилась перед безлюдным домом.

Уставшая, не накрашенная, с грязными волосами, в мешковатой одежде — и все равно большинство тех, кто увидел бы ее сейчас, признали бы, что человека красивее они не встречали.

В последнее время она выглядела как будто голодной и загнанной: из-за голубых глаз казалось, точно бледное лицо светится.

На полу перед пассажирским сиденьем лежала зеленая дорожная сумка с бельем, зубной щеткой, бронежилетом и пятью коробками с боеприпасами: патронами 45 ACP.

Сага Бауэр уже больше года числилась на больничном и за все это время ни разу не заглянула в боксерский клуб.

Лишь один-единственный раз Сага пожалела о том, что она сейчас не в Службе безопасности, — во время визита Барака Обамы в Стокгольм. Сага стояла поодаль, наблюдая за президентским кортежем. Всегда и во всем видеть угрозу — это профзаболевание. Сага помнила, как напряглась, глядя на окно дома, в котором мог бы оказаться стрелок с ракетной винтовкой, но в следующую секунду машина президента миновала опасное окно, ничего не случилось.

Отделение судебной медицины было закрыто, свет в здании красного кирпича вроде бы погашен, но белый «Ягуар» с помятым передним крылом стоял на дорожке прямо у входа.

Достав из бардачка стеклянную банку, Сага вышла из машины. Пахло свежепостриженной травой, воздух был теплым. На ходу Сага слушала, как постукивает в кобуре на левом боку «Глок-21» и булькает содержимое банки.

Чтобы обойти машину Нолена, Саге пришлось шагнуть на клумбу. Колючки шиповника с шорохом отцеплялись от ее камуфляжных штанов. Качнулись ветки, и осыпалось, кружась, несколько розовых лепестков.

Под входную дверь, чтобы не дать замку защелкнуться, была подсунута свернутая в трубку брошюра.

Сага бывала здесь много раз и знала, куда идти. Когда она шла по коридору к вращающейся двери, под ногами на плохо убранном полу похрустывал гравий.

Взглянув на банку, на мутную жидкость с кружащимися в ней частицами, Сага улыбнулась.

Воспоминание ожило в теле, и свободной рукой она бессознательно коснулась шрама на лице — памятный знак, глубокий разрез, рассекавший бровь.

Иногда Сага думала, что он разглядел в ней что-то особенное и потому пощадил, а иногда — что он просто подумал, что смерть — это слишком легко, и ему хотелось вынудить ее, Сагу, жить с ложью, в которую он заставил ее поверить, в аду, который он сотворил для нее.

Она так и не узнает, в каком аду.

Одно она знает наверняка: он решил не убивать ее, а она приняла решение убить его.