Соглядатай Его Величества - [54]

Корбетт поднялся.

— Вы убили моего товарища, вы убивали других людей! Вы — изменник и заслуживаете смерти!

Тюбервиль глядел на свои руки, стиснутые на коленях.

— Вы все сказали? — спросил он.

— Еще не все! — гневно ответил Корбетт. — Уж не знаю, какие распоряжения давали вам французы касательно Шотландии, но точно знаю, что вы состояли в переписке с этим проклятым мятежником, лордом Морганом! Король постоянно отправлял гонцов к лорду Моргану, настоятельно прося его о том, чтобы он не нарушал мира. Вы же готовили лошадь такому гонцу, пользуясь особым седлом, где имелась потайная полость, — туда вы и вкладывали свои предательские записки. Уотертону показалось это странным. Королевский шпион в Уэльсе прознал про это седло, и тогда Морган велел убить его. Ну, что ж, кажется, мы предъявили доказательства, — сухо подытожил Корбетт. — Как сказал король, — и чиновник поглядел в ту сторону, где сидел Эдуард, — собранные нами свидетельства будут приняты любым судом — будь то английским или французским. Вы — предатель! Ради чего вы пошли на измену? Ради мешка золота?

— Нет! — Тюбервиль неожиданно вскинул голову и поднял сверкающие глаза на Корбетта и на короля. — Не ради золота! — Он тоже поднялся и, тяжело дыша, встал напротив Корбетта. — Я не предатель! Я сражался за короля в Гаскони! Я верно служил ему и на родине. Это все он — высокородный ублюдок, граф Ричмонд! Это он проиграл сражение, потерял войско, лишился целой области, это он обесчестил нас и, пользуясь собственной безнаказанностью, обвинил меня в безрассудстве! А на самом деле худшей изменой была его лень, его дерзость! Это из-за него меня схватили и провели, словно шута, по улицам, а французы глазели и глумились надо мной. Это из-за него мне пришлось послать во Францию заложниками моих детей, а по возвращении в Англию Ричмонд не получил даже упрека, не говоря уж о наказании! — Тюбервиль гневно посмотрел на короля. — Я считаю, что этим вы сами себя обесчестили. Ричмонда следовало казнить за то, что произошло в Гаскони по его вине! — Тюбервиль снова сел. — Пока я был в Париже, меня навещал де Краон. Он хвалил меня за отвагу в бою. Еще он говорил мне, что моих сыновей придется отдать в заложники французам, но добавлял, что он лично будет заботиться о них.

Кроме того, он обещал подарить мне земли и поместье, где я смогу поселиться вместе с ними, и я согласился. Де Краон поручил мне передавать ему любые сведения об английских войсках на южном берегу или о намерениях короля касательно Гаскони. Когда де Краон узнал о том, что я назначен начальником гвардии, охраняющей зал королевского совета, его посулы сделались еще более щедрыми: он обещал, что, если Эдуард примет условия Филиппа, мне и моим детям будут дарованы знатные титулы во Франции и пожалованы обширные угодья, где меня ждет новая жизнь.

— Единственное, что вас ждет, — грубо оборвал его король, — это темница, а потом — суд! Вам предъявят обвинение в государственной измене и приговорят к смертной казни, по всей надлежащей форме и процедуре суда! — Услышав повышенный голос Эдуарда, в сад явилась стража. Король поднял взгляд. — Я доверял вам, сэр Томас, я продвигал вас по службе. Я бы сам о вас позаботился. Ричмонд понес наказание за свою неудачу во Франции, но я всегда делаю различия между промахом и злым умыслом, между нерадивостью и изменой. Вы — изменник, сэр Томас, и потому вы испытаете на своей шкуре всю суровость закона!

Тюбервиль только подернул плечами, бросил полный ненависти взгляд на Корбетта и, не оказав никакого сопротивления, позволил стражникам увести себя.

— Что его ждет? — спросил Корбетт.

— Он предстанет перед судом, — ответил король, — перед другими знатными рыцарями, перед моими судьями в Вестминстер-Холле. Свидетельств против него, которые вы собрали, будет достаточно, чтобы отправить его прямиком на плаху. Он будет повешен, привязан к хвосту лошади и четвертован. И это послужит предупреждением для всякого, кто осмелится хотя бы помыслить об измене в моем королевстве! Да и история с Уотертоном требует возмездия, — с горечью заметил король. — Умно, очень умно со стороны де Краона было все подстроить так, чтобы вина падала на него. — Тут Эдуард посмотрел Корбетту в глаза. — Так вы всегда были уверены, что Уотертон невиновен?

— Да, пожалуй, — задумчиво ответил Корбетт. — Какое-то чутье мне это подсказывало, а потом, в Париже, когда я встретился с дочерью Ричмонда, то укрепился в догадке. Но окончательно убедил меня сам де Краон. Я наблюдал за выражением его лица в тот день, в большом зале для заседаний, когда ваш брат объявил о поимке изменника. Я увидел, как в глазах де Краона сверкнула искорка самодовольства: должно быть, он понял, что мы схватили не того человека, и этой радостью невольно выдал себя. А во Франции, в дни Ланкастерова посольства, — припомнил Корбетт, — де Краон намеренно вводил меня в заблуждение. Он выказывал особое расположение к Уотертону, чтобы направить нас по ложному следу.

— Но де Краон пытался убить вас в Париже!

— Только затем, чтобы бросить еще большее подозрение на Уотертона. То же самое относится и к французской печати, обнаруженной в наших мешках с дипломатическими бумагами. Ее подбросил туда сам де Краон! И он же снабжал лживыми сведениями своих союзников-шотландцев, в надежде, что от них эти сведения утекут к нам.