Соглядатай Его Величества - [15]

— Одно только су, — заскулил нищий. — Бога ради, одно только су!

Корбетт всмотрелся в перепачканное лицо и блестящие глаза попрошайки — и, осторожно обойдя его, метнулся прочь и помчался быстрее ветра по грязной неосвещенной улице. Через некоторое время он остановился, чтобы прислушаться — нет ли погони, а потом, с трудом переводя дух, вновь понесся дальше. Несколько раз он сбивался с пути, попадая в грязные закоулки или увязая в забитых нечистотами канавах. Он чертыхался, пробираясь через груды мусора, поскальзываясь и забрызгивая себя помоями. Один раз ему пришлось укрываться от ночного дозора, а в другой раз он сам сбил с ног жалкую нищенку, которая шагнула из тени, чтобы попросить милостыню. Корбетт вытащил кинжал и, держа его прямо перед собой, продолжал бежать — пока наконец не достиг своего пристанища.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Следующее утро Корбетт провел в своей комнате, отослав Ранульфа с пустячным поручением. Ужасы предыдущего вечера истощили его силы. При одной только мысли об устрашающей тишине пустынных ночных улиц, о том, как близок он был к смерти, ему делалось дурно. Невыносимо было думать и о предстоящем возвращении. Корбетт оставался у себя весь день, пытаясь хоть как-то осмыслить те сведения, которыми располагал. Уотертон, наполовину француз, состоял секретарем при королевском совете Англии и, следовательно, был посвящен в тайные замыслы короля Эдуарда; Уотертон вел себя подозрительно, французы явно заискивали перед ним, по ночам он встречался с де Краоном, все свои дела держал в строжайшей тайне и, похоже, обладал сказочным богатством. Но он ли — изменник? И кто та девушка? И каким образом Уотертон мог передавать сведения де Краону из Англии?

Наступили сумерки, и Корбетт встал с тюфяка. Ему хотелось попросить помощи у Ланкастера, но он все еще остерегался доверяться кому-либо. Однако он обратился к скарбничему Ланкастера, попросив его снабдить его кое-чем. Скарбничий удивился, но позволил Корбетту взять то, о чем он попросил. Чиновник спустился по узкой винтовой лестнице в зал — большое помещение под низким потолком с почернелыми балками, с голыми белеными стенами. По обе стороны от стола тянулись скамьи, горело несколько свечей в подсвечниках да угли в заржавелых жаровнях. Французы — как во всеуслышанье заметил Ланкастер — едва позаботились об уюте для английских гостей. В комнатах было грязно, а из кладовки и кухни то и дело долетали причитания: повара обнаруживали, что и того нет, и этого.

Вечерняя трапеза всегда проходила невесело. Ланкастер сердито глядел в тарелку; Ричмонд, в зависимости от расположения духа, или хранил молчание, или хвастался, скучно пересказывая подробности возглавленного им гасконского похода 1295 года, столь плачевно кончившегося и, однако же, столь упорно им прославляемого. Истри, пробормотав «Benedictus», принимался за еду (обычно несвежую, хоть и сдобренную подливами и пряностями) и ни с кем не разговаривал. Уотертон съедал свой ужин быстро, насколько позволяли правила вежливости, а потом откланивался и уходил из-за стола. Так же произошло и в этот вечер: Уотертон кивнул Корбетту, раскланялся перед Ланкастером и удалился.

Корбетт, немного выждав, последовал за ним — той же дорогой, что и вчера. Уотертон и сегодня торопливо шагал к той же таверне. Чиновник, как и вчера, затаился в тени и начал слежку. На сей раз Корбетт наблюдал не только за дверью харчевни, но и постоянно озирался, всматриваясь в сгустившиеся сумерки, однако ничего не увидел и не услышал. Лишь свет и негромкие звуки, доносившиеся из харчевни, нарушали зловещую тишь и уличный мрак.

Наконец явились де Краон и его спутница — и скользнули в таверну, даже не помедлив на пороге и не оглянувшись. Корбетт выждал мгновенье, бесшумно пересек улицу и прильнул к щели между оконными ставнями. У стола сидели Уотертон, де Краон и та девушка. Корбетт глядел на них, но одновременно изо всех напрягал слух, и сердце у него заколотилось. Ему хотелось броситься наутек, бежать от опасности, которая, чуял он, затаилась где-то в тени. Вдруг послышался шорох, и Корбетт обернулся. Попрошайка, стоя на четвереньках и опираясь на деревянные дощечки, завел свою привычную песню: «Одно только су, месье, одно только су». Корбетт запустил пальцы в кошель и медленно протянул нищему монету. Позднее Корбетт сам в точности не мог бы описать, как именно все произошло, хотя случившееся сделалось впоследствии частью его страшных сновидений. Нищий поднял руку и неожиданно выбросил ее к груди Корбетта, сверкнув кинжалом, который прятал под своими лохмотьями. Корбетт успел метнуться вбок, но лезвие задело кольчугу, которая была надета у него под плащом. Корбетт тоже извлек кинжал и нанес нищему удар прямо в обнаженное горло. Тот, выпученными глазами глядя на кровь, хлеставшую ему на грудь, повалился в дорожную грязь.

Корбетт оперся о стену харчевни, силясь унять подступившие к горлу рыданья, и стал осматриваться, но больше никакой опасности не было. Он взглянул на своего несостоявшегося убийцу и брезгливо перевернул его ногой. Не обращая внимания на остекленевшие глаза и на кровавую рваную рану в горле, он обыскал нищего, но ничего не обнаружил. Корбетт снова поднялся и заглянул сквозь ставни, но Уотертон по-прежнему сидел со своими собеседниками, не ведая о мрачной беззвучной трагедии, разыгравшейся под окном харчевни.