Соглашение с дьяволом. Германо-российские взаимоотношения от Первой до Второй мировой войны - [25]
Военные были затем также первыми, кто совершенно решительно и хладнокровно переключился на Россию. Они могли это делать, не дожидаясь политиков: рейхсвер был государством в государстве и проводил свою собственную политику. Его первейшей и важнейшей целью было обойти суровые условия разоружения Версальского договора. Это могло произойти только в России, в сотрудничестве с русским правительством, и если это русское правительство было теперь большевистским правительством, то ничего не поделаешь — следовало начинать совместную работу именно с большевиками. Она была начата — уже совсем рано. Первые связующие нити между рейхсвером и Красной Армии были свиты уже в камере Радека.
Политики пришли к решению гораздо труднее. Среди них были «западники» и «восточники», причем — что примечательно — если «западники» были больше представлены среди социал-демократов и левобуржуазных партий, то «восточники» — среди правых. Западники были сторонниками исполнения Версальского договора, действовавшими против общественного мнения — и часто боровшимися со своими собственными чувствами, поставившими себе цель посредством медленного, терпеливого акта освобождения от Версальского мира все же постепенно превратить его в настоящий мир с Западом. Большевистская Россия была для них зловещей — и тем более зловещей, после того как она неожиданно показала себя столь жизнеспособной.
Наиболее дальновидный среди них, Вальтер Ратенау, даже верил в то, что как раз вследствие победы большевизма в России может быть достигнуто новое единение между Германией и Западом: в конце концов, разве у немецких и западных капиталистов не были одни и те же интересы в том, чтобы разрядить эту бомбу, которая неожиданно оказалась среди них? Следовало привести дело к тому, чтобы они совместно взяли в свои руки восстановление России. Тем самым одним ударом можно будет трех зайцев убить: Россия будет незаметно, но неизбежно снова вовлечена в сеть капиталистической всемирной экономики; Германия сможет заработать в России средства для платежей по репарациям в пользу Франции и Англии; и Германия и Запад (незаметно, но неизбежно) прекратят противостоять друг другу как должник и кредитор, и вместо этого станут партнерами… Ратенау с подобными мыслями нашел ответные чувства: в Англии. Разумеется, не во Франции, и меньше всего в самой Германии, которая в своем тогдашнем состоянии духа любую «политику исполнения», даже будь она столь дальновидной, воспринимала как невыносимое самоуничижение.
«Восточники» в Германии находили гораздо больший отклик. Они тоже ведь были в своем роде реалистами. Для них капиталистическая общность с Западом была менее важной, чем национальное противоречие между победителями и побежденными, а идеологические и экономические противоречия с большевистской Россией менее важны, чем национальные общие интересы обеих побежденных в мировой войне стран. Они ссылались на Бисмарка, для которого внутреннее устройство другой страны не имело никакого значения, когда речь шла о национальных интересах. Да, они воздвигли Бисмарка на пьедестал. В их глазах большевики были «бандой преступников», но эта банда преступников не оскорбляла их и могла быть им полезной. Так что можно было спокойно иметь дело с ними. Иметь дело с Западом им запрещало чувство чести: Запад не был «бандой преступников», он был так сказать сословно равным; но он унизил Германию. Версаль был оскорблением.
Что могли сказать русским эти «восточники» Веймарского истэблишмента — политизирующие офицеры рейхсвера, высокопоставленные чиновники, прусские консерваторы — звучало примерно так: «Ладно, вы большевики. Это дело ваше. Ладно, вы хотели бы и у нас внедрить большевизм. Мы сумеем это предотвратить. Вы правите у себя, как это вам по душе, а мы правим у себя, как это нам по душе. Договорились? Но в остальном: разве мировые державы, которые пытались свергнуть вас совсем недавно с помощью „белых“, не являются вашими злейшими врагами? Они также и наши враги. Разве мы в отличие от них не спасали вас от „белых“? Вот видите. Вы хотите создать Красную Армию? Мы можем вам в этом помочь — если вы нам дадите возможности для испытаний у вас оружия, которое Запад нам запретил. Вам требуется капитал для восстановления? Возможно, что он у нас есть; естественно, он будет с процентами. Вы не любите нас, это мы знаем. Мы вас тоже не любим. Но похоже на то, что мы можем быть друг другу полезны».
Были утечки информации такого рода, которые Ленин объяснил в конце 1920 гола: «Немецкое буржуазное правительство ненавидит большевиков до глубины души, но их интересы и международное положение против их собственной воли ведут их к миру с Советской Россией».
Так что в 1920 и в 1921 годах мало-помалу стали осуществляться маленькие, осторожные, половинчатые шаги навстречу между Москвой и Берлином: торговый договор, немного тайного военного сотрудничества, пара неофициальных миссий туда и обратно.
