Социальные истоки диктатуры и демократии. Роль помещика и крестьянина в создании современного мира - [71]

Некоторые исторические оценки заслуживают того, чтобы обратить на них внимание читателей. К концу первой четверти XX в. земля в Китае почти полностью перешла в частную собственность. Государству принадлежало лишь около 7 %. Оставшиеся 93 % почти полностью находились в руках частных лиц. Примерно три четверти этих земель принадлежало фермерам, одна четверть была арендована [Buck, 1937, p. 9; China-U.S., 1947, p. 17]. На первый взгляд эти цифры демонстрируют, что аренда не была серьезной проблемой. Но анализ по регионам показывает совсем иную картину. В северных областях, где выращивали пшеницу, в собственности, по самым надежным оценкам, находилось около семи восьмых земли [Buck, 1937, p. 194]. Аренда в этих местах нередко принимала долевую форму, которая вообще была предпочтительной в областях с высокой вероятностью наводнения или засухи [China-U.S., 1947, p. 55]. В свете последующего роста влияния коммунистов во многих северных регионах эта статистика внушает мне подозрение, однако я могу лишь констатировать наличие определенной проблемы. Согласно одному источнику, помещичество сильно расцвело и укоренилось в социальной структуре той области северо-восточного Китая, которая впоследствии перешла под контроль коммунистов.[134] На юге, особенно в областях производства риса, помещик был намного более важной фигурой. В некоторых провинциях доля арендуемой земли превышала 40 %, однако в целом по региону производства риса три пятых земли все еще оставалось в собственности [Buck, 1937, p. 194, 195]. Вблизи больших городов помещики, проживавшие на своей земле, были редкостью. Здесь еще с конца 1920-х годов, если не раньше, типичной фигурой стал «отсутствующий землевладелец», как правило собиравший ренту наличными [Tawney, 1932, p. 37–38; China-U.S., 1947, p. 55]. Таким образом, карта [Buck, 1937, p. 195] показывает нам знакомую историческую картину общества, в котором коммерческое влияние постепенно размывало крестьянскую собственность, что вело к накоплению богатства в руках представителей новой социальной формации, возникшей благодаря коалиции части старого правящего класса с новыми городскими кругами.

Поскольку эта коалиция была главной социальной опорой Гоминьдана, аграрная политика партии направлялась на поддержание либо восстановление status quo. Кроме того, наличие конкуренции со стороны коммунистов, обладавших de facto независимой позицией, вело к поляризации ситуации, что делало политику Гоминьдана реакционной и репрессивной. Симпатизировавший Гоминьдану американский ученый предлагает следующую общую характеристику: «Коммунисты действуют как наследники фанатичных крестьянских бунтов, национальное правительство и партия Гоминьдан – как преемники мандарината» [Linebarger, 1941, p. 233]. Конечно, это лишь часть истории, но оценка точная. По другому случаю тот же специалист пишет, основываясь на своем непосредственном опыте:

Поскольку [Гоминьдан]… не поощрял классовую борьбу в деревне, сохранялись прежние классовые отношения. Партия и правительство стремились, пусть не всегда эффективно и до конца последовательно, реализовать программы земельных реформ… Гоминьдан попустительствовал распространенной испольщине, захватам земли, ростовщичеству и сельскому деспотизму, поскольку все это уже сложилось ранее, и занимался в первую очередь построением национального правительства, современной армии, адекватной финансовой системы и борьбой с тем, что считалось худшим злом, – с опиумной зависимостью, бандитизмом и коммунизмом… [Ibid., p. 147–148].

Судя по этому пассажу, автор принимает за чистую монету утверждения Гоминьдана о причинах своей политики. Тем не менее этот пассаж представляет собой важное свидетельство, исходящее от источника, близкого к Гоминьдану, которое показывает, что политика, направленная на поддержание в деревне status quo, сама по себе была формой классовой борьбы.

Неспособность Гоминьдана осуществить серьезную перестройку аграрных отношений не означает, что не было вообще никакого прогресса. Периодически Гоминьдан выпускал декреты и официальные заявления, нацеленные на улучшение положения крестьян.[135] В некоторых областях, например в Сычуани, похоже, произошло реальное улучшение, после того как политика Гоминьдана пришла на смену поборам милитаристов [Linebarger, 1941, p. 111]. Согласно официальному американскому отчету, в некоторых областях помещики забирали себе в среднем одну треть общего дохода фермы, что было чуть меньше, чем потолок в 37,5 %, некогда законодательно установленный коммунистами и Гоминьданом.[136] Либеральные элементы могли способствовать постепенному ходу реформы, например выступать в поддержку движения реконструкции села, которое было приемлемо, покуда его представители оставались «политически безвредными». Целью движения реконструкции было «улучшение общества в целом без революционных изменений его классовой структуры» [Ibid., p. 110–111]. Сходный характер был у «живой социальной лаборатории» в северном районе Диньшэн с 400 тыс. жителей, где интеллектуалы впервые осознанно пошли к людям [Ibid., p. 118–119].