Социальное насилие - [15]
Из современных криминологических объяснений насильственной преступности можно назвать концепцию «образа повседневной жизни» (A. Havley, L. Cohen, M. Felson): изменение привычного образа жизни, повседневных практик, бо́льшая независимость членов семьи, взаимная отчужденность способствуют насильственному «решению» конфликтов.
На конец, нельзя не остановиться на идеях «культуральной криминологии» (cultural criminology). Культуральная криминология представляется одним из последних достижений мировой криминологической теории. Нельзя сказать, что ее положения абсолютно оригинальны. Но важно, что преступность, включая насильственные преступления, воспринимается как элемент культуры, со всеми вытекающими следствиями.
Для лучшего понимания идей культуральной криминологии, следует напомнить, что «культура» выступает здесь не в привычном для российского читателя исключительно «позитивном» смысле, как нечто положительное, включающее достижения мировой (национальной) цивилизации, науки и искусства (отсюда бытовизмы: «культурный человек», «высокая культура», «культурное поведение»), а как способ существования общественного человека[107].
Д. Гарланд (David Garland) продолжает линию М. Фуко, исследуя роль власти в определении стратегии социального контроля[108]. Д. Гарланд увязывает социальные изменения последних десятилетий, сконцентрированные в изменяющейся культуре, новые вызовы среднего класса (middle class), испытывающего страх перед преступностью (fear of crime) с противоречивой политикой властей. С одной стороны, это адаптивная стратегия (adaptive strategy) с приоритетами превенции и партнерства. С другой стороны, стратегия «суверенного» полновластного государственного контроля (sovereign state strategy) и жесткого, «экспрессивного» (expressive) наказания[109], что само по себе есть насилие.
Культуральную криминологию, наряду с работами Д. Гарланда, развивают Дж. Янг (Jock Young)[110], а также Дж. Феррел (J. Ferrel), К. Хейворд (K. Hayward) и др. В самом общем виде культуральная криминология есть рассмотрение преступности и контроля над ней в контексте культуры, взгляд на преступность и агентов контроля как на культуральные продукты, созданные конструкции (as creative constructs)[111].
В этом отношении культуральная криминология, с моей точки зрения, есть дальнейшее углубленное развитие современных конструктивистских идей «сотворенности» социальных феноменов (преступности, проституции, коррупции, терроризма, наркотизма и др.)[112].
Тенденциями современной культуры, влекущими криминологически значимые последствия, служат фрагментаризация общества с увеличением числа субкультур, углубление социально – экономического неравенства, консюмеризация ценностей и морали («общество потреб ления»[113]), динамичность перемещения людей в проярепрессивного сознания (прежде всего – среднего класса, которому, перефразируя марксистов, «есть, что терять, кроме своих цепей»), репрессивность власти.
Д. Янг является одним из тех криминологов, которые применяют социологическую концепцию дифференциации людей на «включенных» / «исключенных» (inclusion/exclusion) для объяснения преступности и насилия в современном мире[114].
Таким образом, насилие не только социальное, но и «культурное», порождение не просто социума, но конкретной культуры. «Каждая культура имеет то насилие, которое она заслуживает»…
Quo vadis…
Мир не станет лучше, если пытаться изменить его с помощью насилия.
А. Печчеи
Лучшие представители рода Homo Sapiens (хотя думается мне, что мы скорее – Subsapiens…) всегда стремились представить и реализовать проект идеального общества – типа «Утопии» Томаса Мора или «Города Солнца» Томмазо Кампанеллы. Платон и Т. Кампанелла, Томас Мор и Сен – Симон, Ф. Бабёф и Р. Оуэн, К. Маркс и Ш. Фурье… Но с осуществлением надежд на «светлое будущее», «сияющие вершины», «Город Солнца», «Остров Утопия», «американскую мечту», «общество всеобщего благоденствия» дела обстояли неважно. Скорее, «хотели, как лучше, а вышло, как всегда» (вечная память В. С. Черномырдину).
Все разрастающиеся масштабы взаимного уничтожения людей, тотальность насилия по различным «поводам» и без оных породили серию антиутопий: «Мы» Евгения Замятина, «О дивный новый мир!» Олдоса Хаксли, «1984» Джорджа Оруэлла, «Москва 2042» Владимира Войновича, «Записки о кошачьем городе» Лао Шэ (как актуально в сегодняшней России: котята утром поступают в первый класс и к вечеру получают аттестат зрелости, молодые коты и кошки утром поступают в университет, а к вечеру получают диплом о высшем образовании, при этом стар и млад потребляют дурман…) и несть им числа. Конечно, антиутопии гораздо ближе к реализации, чем утопии.
