Сочинитель, жантийом и франт. Что он делал. Кем хотел быть. Каким он был среди друзей - [59]
Вдруг каким-то боковым зрением я заметил отделившуюся от толпы фигуру. Обернулся и увидел человека, полускрытого растениями, украшавшими вход в гостиницу.
Он смеялся! Смеялся, глядя на небо… Блики от серебристых букв скользили по его белым зубам. Я не верил своим глазам: он смеялся почти на виду у всех, в двух шагах от сцементированной темной массы, по краю которой зияли разинутые рты и глубокие отблескивающие стеклом глазницы.
Я шагнул к дверям и заслонил собою смеющегося. Минуту спустя он поднял на меня усталые глаза, отсвечивающие озорными искорками, поклонился, быстро сошел на тротуар и слился с толпой.
– Шесть часов утра!.. Шесть часов утра! – дурным голосом завопил динамик. – Я – Воскресный вещатель.
Вспомните, что говорил Великий Гордр о шести часах утра!..
Потом, на всякий случай, вещатель провозгласил цитату о том, что шесть часов – это куда лучшее время, чем пять утра или семь, для того чтобы встать с постели и начать новый День. Далее Воскресный вещатель отечески произнес:
– Десять минут на физиологию и гигиену!
Я не обязан был соблюдать здешний распорядок. Проверив, все ли уложено в чемодан, я включил квантовую бритву. Но едва покончил с левой щекой, снова ожил динамик:
– А теперь выйдите на середину комнаты! Военнослужащим и семейным построиться по росту!.. Та-ак, хорошо!.. На изображение Великого Гордра – равняйсь! Смирр-на-а! Песню «Благословенный светоч наш» запевай!..
Конечно, и сам вещатель затянул на два голоса глюэнский гимн. Это было похоже на дуэт блуждающих в тумане пароходов. С улицы – из окон и дверей – доносился хор вторивших им глюэнтян.
Порадовав меня после гимна небольшой паузой, вещатель снова ожил.
– Внимание! – объявил он строго. – Не забывайте: до девяти утра Министерству Двух Пэ должно быть сообщено обо всех недозволенных действиях, сомнительных поступках, зловредных словах и крамольных снах!.. Как обычно по воскресеньям, жильцы нечетных номеров обличают жильцов четных, дети – родителей, мужья – жен!..
До отъезда из гостиницы оставалось еще минут сорок. Я вызвал дежурного робота.
– Возьми чемодан, – сказал я ему, – спусти его на лифте и отнеси в кафе к крайнему столику рядом с дверью.
Сам я не спеша сошел пешком по лестнице. Робот ждал меня у входа в кафе. Я опустил монету в отверстие на его затылке. Он тут же сплюнул мне на ладонь сдачу. Чаевых здесь не брали.
Отворив массивную дверь, я увидел около столика свой чемодан, а за столиком – Старшего дегустатора крамолы Вурга, поднявшегося мне навстречу.
– Миллион лет, – сказал он.
Понимая, что неофициальная краткость его приветствия – это особая любезность, я ответил еще одним «миллионом» и пригласил его садиться.
Мы заказали бутерброды с копчеными червями и кофе.
– Чему обязан? – спросил я, взглянув на Вурга.
– Видите ли, – отвечал он с непонятным смущением. – У меня к вам дело. То есть, не у меня лично… у всех… Хм… И не у всех… вообще… а у всех нас… нас… как таковых…
Я помалкивал.
– Под «нами», – продолжал он, – я имею в виду всех… кто соответственно облечен…
– Вы хотите сказать, что говорите от имени властей, – я решил докопаться до сути сам, – но разговор наш носит как бы частный характер?
– Вот именно! – приободренный, он едва не расплылся в улыбке.
– Ну и в чем же дело?
– Не смейтесь, дело в смехе. Вы были правы: у нашей таможенной службы нет чувства юмора. Но, – он быстро огляделся по сторонам, – его нет и в других… департаментах…
«Уж не сколачивает ли он юмористическую фронду? – подумал я. – Свою смехотворную оппозицию»…
– Юмора нет не то что у штатных или добровольных осведомителей, но даже у Старших дегустаторов крамолы и, – он опять осмотрелся, – …и выше. Мы беззащитны перед смехом. Любой из нас ежеминутно может проморгать что-нибудь смешное. А там – греха не оберешься. Подпольные смехачи появятся, как грибы после дождя. Были… были и на Глюэне люди, понимавшие толк в смехе, но их всех до единого подвели под новый закон. Если кого теперь и выпустить, положиться на них нельзя.
Он вздохнул.
– Но какое все это имеет отношение ко мне? – спросил я.
– О, вы… у вас-то есть чувство юмора!..
Я поклонился, едва не угодив носом в свой кофе.
– Вам, – продолжал он, – ничего не стоит вовремя и в любой форме распознать смешное. Вы были бы нам очень полезны, скажем, на посту начальника ОВЭЭС – Отдела Выявления смеха в Министерстве Двух Пэ.
Я безмолвствовал, ошеломленный его неожиданным ходом.
– Работа, понимаете сами, чистая. Попросту говоря, научная… академическая…
Я молчал.
– Ну и конечно, двойное жалованье, гатем и все – как полагается…
И опять я не ответил. Он после паузы продолжал с некоторым уже удивлением:
– Вы сохраните земное подданство и…
– Нет! – резко сказал я. – Нет, мне это не подойдет.
– Но отчего? Вы сможете писать свои книги и вообще использовать досуг, как вам будет угодно.
– Нет-нет! И давайте закончим этот разговор.
– Не торопитесь. Подумайте все-таки…
– Я опоздаю на звездолет!..
– Будьте спокойны, без вас он не улетит.
– Нет, я отказываюсь – решительно!
– В таком случае, – произнес он казенным голосом, – мне велено препроводить вас до космопорта…
