Сочинения - [20]

Увидев наши корзины, старик подошел к нам.

— Вот что, детки, — заявил он, — челнок-то у меня остался только один. Кому уж очень не терпится поесть, может закусить вот тут под деревьями.

Сказано это было, конечно, некстати: кто же в присутствии женщины признается, что ему не терпится поесть? Мы хранили нерешительное молчание, не осмеливаясь теперь отказываться от лодки. Антуанетта, по-прежнему насмешливая, все-таки сжалилась над нами.

— Вы уступили нам дорогу сегодня утром, — сказала она, обращаясь к Леону, — теперь мы в свою очередь уступаем вам.

Я взглянул на моего философа. Он замялся, что-то пробормотал, как человек, не решающийся высказать свою мысль. Но, заметив, что я смотрю на него, он с живостью воскликнул:

— К чему это самопожертвование, нам всем хватит и одной лодки. Вы, господа, можете высадить нас на первом попавшемся островке, а на обратном пути за хватите нас с собой. Согласны, господа?

Антуанетта ответила, что согласна. Корзины были бережно поставлены на дно челнока, я устроился поближе к своей и как можно дальше от весел, Антуанетта и Леон сели рядом на свободной скамье, разместиться иначе они, по-видимому, не могли. Что же касается обоих поклонников, постоянно соперничавших в любезности и благодушии, они в братском порыве ухватились за весла.

Отчалив от берега, молодые люди пустили лодку по течению, но мадемуазель Антуанетта заявила, что самые тенистые и пустынные острова расположены вверх по реке. Гребцы безнадежно переглянулись; они повернули лодку и, борясь против сильного течения, с трудом стали подниматься вверх.

Есть тяжкая, но сладостная тирания — тирания своенравного повелителя с розовыми губками, который из прихоти может потребовать весь мир и заплатить за него одним лишь поцелуем.

Перегнувшись через борт, молодая женщина черпала горстью воду. Она задумчиво глядела на падавшие с ее пальцев жемчужные капли, словно пересчитывая их, Леон молча смотрел на нее; ему было не по себе в столь тесной близости с противником. Дважды открывал он рот, конечно, собираясь произнести какую-нибудь глупость, но, заметив, что я улыбаюсь, тотчас же снова закрывал его. Впрочем, ни Леон, ни Антуанетта, по-видимому, не придавали значения своему соседству. Они даже немного повернулись друг к Другу спиной.

Антуанетте прискучило поливать свои кружева, и она заговорила со мной о своем вчерашнем огорчении. Она сказала, что уже утешилась. Но все-таки ей было еще очень грустно. В летние дни она не могла жить без любви и не знала, как ей дождаться осени.

— Я мечтаю о гнездышке, — добавила она, — из голубого шелка. Если мебель, ковры и занавеси в этом гнездышке будут такого же цвета, как небо, — любовь, наверное, продлится дольше. И солнышко ошибется, замешкается там вечером, подумает, что зашло в облако. Но напрасно я ищу. Мужчины все негодники. Мы поравнялись с одним островком. Я попросил гребцов высадить нас. Я уже стоял одной ногой на суше, как вдруг Антуанетта воскликнула, что островок противный и неуютный, что она никогда не согласится бросить нас на этом голом камне. Леон не двинулся со своей скамьи. Я сел на прежнее место, и мы снова поплыли вверх но реке.

Антуанетта, по-детски радуясь, принялась описывать гнездышко, о котором мечтала. Квадратная комната с высоким сводчатым потолком. Белые обои усеяны пучками васильков, перевязанных лентами. В середине комнаты и по углам — повсюду цветы. Диванчик, такой маленький, что, только тесно прижавшись друг к другу, можно усесться на нем вдвоем. Зеркала не нужно, — кокетничая, невольно засматриваешься только па себя. Ковры и занавеси из очень плотной материи, чтоб заглушить звук поцелуев. Цветы, диванчик, ковры, занавеси — все должно быть голубое. Она сама оденется в голубое и в пасмурные дни не станет открывать окна.

Мне также захотелось немного украсить комнату. Я предложил камин, часы и шкаф, — К чему? — удивилась она. — Ведь греться там никто не будет, и на часы смотреть не будем. А ваш шкаф — просто нелепость. Неужели вы думаете, я такая дурочка, что потащу за собой в свое гнездышко весь обыденный хлам? Я хотела бы жить там свободно и беспечно, не постоянно, но лишь несколько прекрасных часов в летние вечера. Ведь мужчинам, будь они ангелами, надоест сам господь бог. Я-то уж знаю. А ключ от этого рая будет у меня.

Мы приближались к другому зеленому островку. Антуанетта захлопала в ладоши. Это был очаровательный пустынный уголок, о котором мог мечтать в двадцать лет Робинзон. Вдоль высокого берега росли большие деревья, а между их стволами сплетались густые заросли шиповника и диких трав. Каждую весну там воздвигалась непроницаемая ограда из листвы, ветвей и мха, которая, сливаясь со своим отражением в воде, становилась как будто еще выше. Стена из переплетающихся ветвей; за стеной — неизвестность. Эта зеленая плотная завеса, лишь слегка колеблемая ветерком, но никогда не раздвигавшаяся, превращала островок в некое потайное убежище, где, наверно, прячутся прекрасные речные девы.

Несколько раз обогнули мы этот огромный сноп цветущей листвы в поисках причала. Казалось, островок не хотел иметь других обитателей, кроме вольных птиц. Наконец под густым, нависшим над водой кустарником мы нашли местечко, где нам удалось пристать. Антуанетта смотрела, как мы высаживались. Вытянув шею, она пыталась разглядеть что-нибудь за деревьями.