Сочинения - [87]

— Моя судьба в ваших руках.

Иезуит снова улыбнулся и тихонько пожал Казимиру руку. Принесли две вазы с билетиками. Анюта и Эмма вынимали билетики и подавали патеру Глинскому. Тот громко произносил имена дам и кавалеров, а затем бросал билетики в третью вазу. Вышло так, что Солтык поехал с Анютой, а Ядевский — с Эммой. Впереди ехал герольд в польском костюме с гербом Монкони, за ним — полдюжины трубачей, два барабанщика, человек двадцать казаков, сани с музыкантами в турецких костюмах, еще одни — с людьми, переодетыми в монахов, медведей, гигантских петухов и тому подобное. Затем санки с дамами и кавалерами и, в заключение поезда, — целая толпа молодых людей в польских костюмах верхом на лошадях.

За городом лошади помчались во весь дух и часа через гости благополучно добрались до Ромшино, где их встретили крестьяне в праздничных платьях. На крыльце господского дома стоял маршал с жезлом, окруженный слугами в древнепольских ливреях, и тотчас по приезде гостей за усадьбой раздались пушечные выстрелы.

Дамы и кавалеры попарно вошли в столовую, где стол буквально ломился под тяжестью старинной серебряной посуды и множества ваз с цветами и фруктами. Пока гости обедали, на дворе поднялась страшная вьюга, Ветер бушевал с такой силой, что двери и рамы дрожали. Присутствующие обменивалась испуганными взглядами — в этой местности бывали случаи, когда снегом заваливало целые деревни и сообщение с городом прекращалось на несколько дней. Старик Монкони поспешил успокоить взволнованное общество.

— Это неожиданное приключение заставит вас погостить у меня несколько дней! — воскликнул он, обращаясь к гостям. — Я этому очень рад! С голоду мы не умрем, музыка у нас есть, только господам кавалерам придется спать на соломе в зале, но эта беда еще невелика!

Слова радушного хозяина ободрили гостей: они успокоились и беззаботно предались веселию. Между тем, снежная стена перед окнами росла с каждой минутой. Тотчас после обеда все парадные комнаты были освещены; старики сели играть в карты, а молодежь по инициативе патера Глинского затеяла постановку живых картин. В одной из комнат устроили небольшую сцену и рядами поставили стулья для зрителей.

Первая картина изображала Юдифь и Олоферна. Солтык в костюме ассирийского полководца лежал на турецком диване, возле него стояла Эмма, задрапированная пестрой столовой скатертью, с распущенными волосами и поднятым мечом в руке.

— Поняли ли вы этот намек? — обратилась Эмма к графу, когда занавес опустился. — Вас предостерегают. Берегите свою голову.

— Напрасное предостережение!

— Боже, каким трагическим тоном вы это произнесли!

— Право, я не знаю, что со мной происходит! — воскликнул Солтык. — Я чувствую себя точно в плену на галере у турецкого корсара. Вы для меня загадка, а между тем меня влечет к вам какая-то сверхъестественная сила.

— Что значат эти косвенные упреки?

— Мне иногда мерещится, что между вами и мной существует тайный союз, что мы составляем исключение из общей массы людей, а между тем я видел сегодня, как вы приветливо улыбались и пожимали руки какому-то поручику.

— А! Вы ревнуете! Это меня забавляет!

Раздался звонок. Вторая картина представляла времена года: Анюта — весну, Катенька — лето, Генриетта — осень и Ливия — зиму.

Патер Глинский предложил графу участвовать в третьей живой картине, но тот отвечал:

— Оставьте меня в покое.

— Помилуйте! Разве вы не замечаете, что ваши причуды не нравятся обществу?

— Вы устроите опять какую-нибудь глупую аллегорию!

— Очень рад, что вы поняли мое предостережение. Вам нужен ангел-хранитель… им буду я. Эта таинственная девушка погубит вас, я это предчувствую!

— Погубит?! — с неподражаемо задорной усмешкой повторил граф. — Приятно умереть в когтях такой красивой пантеры!

В третьей картине Ливия изображала героиню одной из поэм Мицкевича, а граф — ее возлюбленного. В четвертой — участвовали Катенька с Беляровым: она была вожаком, а он отлично исполнил роль медведя. Публика ликовала. Вслед за тем музыканты начали настраивать свои инструменты и вскоре в танцевальной зале, раздались громкие звуки полонеза. В первой паре шел хозяин дома с мадам Огинской, за ними Анюта с графом Солтыком… и пестрая вереница гостей попарно потянулась через длинную анфиладу комнат в танцевальную залу.

Как только окончился полонез, граф подошел к Эмме Малютиной, которая сидела в углу за колонной.

— Как вы любите уединение, — улыбнулся он.

— Я ждала вас, — отвечала девушка.

— Эмма, скажите мне, кто вы: ангел, демон, тигрица или кокетка?

— Быть может, все вместе.

— Чего вы от меня добиваетесь?

— Вы еще не догадались? Так слушайте же: я никогда не полюблю вас, но желаю, чтобы вы меня любили.

— Я уже люблю вас… Что же дальше?

— Дальше?.. Со временем вы это узнаете…

Бал длился до самого утра. Дамам были отведены комнаты для отдыха, а мужчины расположились в столовой на соломе. Между тем, метель утихла, солнце озарило необозримую белоснежную равнину, и сотни крестьян усердно принялись работать лопатами, расчищая дорогу для проезда господ.

XXXI. Чистилище

Усталые гости проснулись на следующий день только к полудню, весело позавтракали и тем же порядком, как накануне, поехали обратно в Киев. Эмма Малютина под предлогом головной боли не вышла к завтраку и осталась в Ромшино вместе с Генриеттой. Об этом они договорились накануне.