Сочинения - [83]

«Что со мной? — мысленно спрашивал он себя. — Неужели это ревность?»

Самые мрачные мысли проносились у него в голове, волнение возрастало с каждой минутой, он задыхался. Вне себя от бешенства он вышел из зала, чтобы освежиться, а возвратясь, стал у колонны, поджидая, когда выйдет Солтык, но — увы! — граф так увлекся разговором, что откланялся только после второго действия, и Казимир тотчас же занял его место.

— Почему ты так опоздал? — спросила Эмма, не замечая его волнения. — Разве ты не получил моей записки?

— Я получил анонимное письмо… Вот оно…

— Не сердись, это была шутка! Мне хотелось поразить тебя моим нарядом и вскружить тебе голову.

— Я здесь с самого начала оперы.

— Неужели? А я тебя и не заметила.

Ядевский устремил на нее взгляд полный укоризны, но тем не менее страстно поцеловал ее руку. А она мысленно торжествовала, сознавая, что сердце его всецело принадлежит ей.

XXVIII. Путь в царствие небесное

Смелая, хладнокровная, невозмутимая Эмма Малютина слегка вздрогнула, когда Борис подал ей визитную карточку патера Глинского, до такой степени неожиданным был этот визит. Однако, она быстро овладела собой и сказала:

— Просите.

Хитрый иезуит вошел в гостиную с самой сладкой улыбкой. Хозяйка легким движением руки указала ему место на диване и с сознанием собственного достоинства устремила на него вопрошающий взгляд.

— Извините меня… Я, кажется, побеспокоил вас не вовремя, — начал патер Глинский, — но причина моего визита так важна, — я бы даже сказал, священна, — что я отчасти имею право на ваше снисхождение… Речь идет о счастье моего дорогого графа… Я воспитывал его и люблю, как сына…

Наступила довольно продолжительная пауза. Иезуит надеялся, что Эмма поможет ему каким-нибудь вопросом или замечанием, но она слушала его с таким непритворным равнодушием, словно хотела сказать: «Какое мне дело до твоего графа». Патер растерянно потирал руки и расправлял складочки на своем рукаве. Наконец он решился прервать это затянувшееся молчание и сказал:

— Я полагаю, сударыня, что вы уже угадали причину моего визита?

— Вы ошибаетесь, я о ней даже не подозреваю, — ответила девушка с таким неподдельным простодушием, что буквально поставила в тупик опытного дипломата ордена иезуитов.

— Я желал бы… Но, прежде всего, позвольте отдать вам должное, вы были восхитительны в костюме султанши.

— Неужели вы пожаловали сюда для того, чтобы сказать мне этот комплимент? — насмешливо улыбнулась Эмма.

— О нет, — пролепетал иезуит, — я веду речь к тому, что мой граф влюбился в вас до безумия…

— Да, он за мною ухаживал, — равнодушно ответила гордая красавица.

— Значит, я не ошибся… Понятно, что внимание графа льстит вашему самолюбию, положим даже, что это чувство доставляет удовольствие и ему самому, но вместе с тем оно огорчает многих и в особенности меня, его воспитателя, от души желающего видеть его счастливым.

— Теперь я вас уже вовсе не понимаю, будто вы говорите на незнакомом мне иностранном языке.

— Известно ли вам, что граф Солтык помолвлен?

— Да, я это слышала.

— Что вся Польша жаждет этого союза двух могущественных фамилий?

— И это мне известно.

— Скажите, почему же вы так стараетесь разрушить наши планы?

— Я?! — Эмма надменно вскинула голову и засмеялась. — И не думаю!

— Зачем же вы завлекаете графа?

— Не могу же я запретить ему ухаживать за мной! Я бы стала предметом всеобщих насмешек. Впрочем, он ничем не нарушает законов приличия.

— Вы уклоняетесь от положительного ответа… а между тем всеми силами поощряете графа…

— Нисколько.

— Не пора ли прекратить эту игру словами, сударыня, оставим остроумие в стороне… Разрыв графа с семейством Огинских был бы несчастьем для всех, кто желает ему добра, а для него самого — в особенности… Вы препятствуете этому браку… в этом я уже убедился… и потому прошу вас, сударыня, прекратить ваши преследования.

— До сих пор граф не говорил со мной о любви, но если бы он это и сделал, то, поверьте, я не стала бы его слушать.

— Все это только слова! — возразил иезуит. — Я человек опытный и прекрасно понимаю, что вы имеете виды на моего бедного графа!

— Избавьте меня от ваших предположений, — строгим шепотом заметила Эмма. — Я не люблю вашего графа — достаточно ли этого для вашего успокоения?

— Виноват, сударыня, мы не понимаем друг друга. Я говорю, что вы желаете овладеть его сердцем.

— Нимало, а рукой — и того меньше, — не без гордости возразила Эмма.

— Да, не рукой… Мечта ваша совершенно иного свойства… Будем же говорить откровенно…

— Возможно ли это для человека, носящего рясу! — ядовито пошутила Эмма.

— Скажу вам откровенно, я еще не разгадал ваших намерений, но сердце мое подсказывает, что вы погубите графа.

— Если бы я действительно имела какие-нибудь виды на графа Солтыка, то вряд ли бы вы разгадали их, патер Глинский.

— Следовательно, вы признаетесь, что у вас есть определенная цель.

— Прошу вас, не приписывайте мне ваших собственных умозаключений… Я не сказала вам ничего.

— Опять громкие фразы!.. Вы злой гений моего графа, и я считаю своей священной обязанностью разлучить его с вами, во что бы то ни стало, потому что я желаю ему добра, а вы…