Сочинения - [67]

— Не подозревает ли он чего-нибудь? — спросила Эмма у еврейки, продолжая начатый разговор.

— Куда ему! — возразила Рахиль. — Он ослеплен мною донельзя и, наверное, не вырвется из наших рук. Да и что могло бы возбудить его подозрение?

— А хотя бы то, что ты назначила ему свидание так далеко от Киева.

— Я сказала, что муж ревнует меня к нему, и это его успокоило.

Было уже довольно поздно, когда повозка подъехала к шинку, стоящему в нескольких шагах от большой дороги. Убогая, крытая соломой хижина была обнесена забором; на шесте перед дверью качался на веревочке пучок сухой травы — неизменная вывеска мелких кабаков. Вдали виднелась небольшая сосновая роща.

Еврейка привела Эмму в чисто прибранную комнату, где стоял сундук с приготовленным для нее платьем, зажгла свечи и попросила девушку переодеваться как можно скорее. Не прошло и двух минут, как на дворе послышался стук копыт, и вслед за тем Пиктурно вошел в шинок.

— Это он, — шепнула Рахиль, — мы будем сидеть в смежной комнате… В этой двери есть трещина, сквозь которую вам будет все видно и слышно, только не забудьте погасить свечу.

Эмма молча кивнула и начала заряжать револьвер.

Сестра милосердия превратилась в стройную, ловкую амазонку; она погасила свечку и припала к двери.

Рахиль, запрятав руки в карманы своей кацавейки, ходила взад и вперед по довольно грязной, бедно меблированной комнате, а Пиктурно, сидя верхом на стуле, не спускал с нее глаз.

— Не воображайте, что я влюблена в вас, — сказала еврейка, — поддавшись уговорам, я назначила вам свидание в этом шинке, но это ровно ничего не значит.

— Я полагал, что вы ко мне неравнодушны, — в замешательстве пробормотал Пиктурно.

— Неравнодушна? — повторила Рахиль. — Вы ошиблись.

— Если вы вызвали меня сюда для того, чтобы объявить об этом, то напрасно трудились… вы могли сделать это и в Киеве.

— Вы еще не знаете, с какой целью я приглашала вас приехать сюда.

— Перестаньте капризничать, Рахиль, — ласково проговорил студент и, встав со стула, попытался обнять свою возлюбленную, но она с гибкостью змеи выскользнула из его рук и закричала:

— Не троньте меня!

— Я вижу, мне придется сейчас же вернуться назад.

— Уезжайте! — и еврейка повернулась к нему спиною.

— Рахиль, за что вы сердитесь на меня?

Ответа не последовало. В ту же самую минуту кто-то постучался снаружи в окно, и еврейка поспешно отдернула занавеску.

— Что это значит? — спросил Пиктурно.

— Ничего, — садясь на диван, отвечала молодая женщина. — Подойдите ко мне.

Юноша охотно исполнил ее приказание и спросил, взяв ее за обе руки:

— Вы не будете больше капризничать?

— Быть может, это был не каприз, а только уловка для того, чтобы завлечь вас.

— Меня?! Да я давно уже нахожусь в вашей власти.

— Я не об этом… Для меня недостаточно того, что птичка попалась в силки, мне надо позаботиться о том, чтобы она не вырвалась из них, — и еврейка с быстротою мыши обхватила его руками и накинула ему петлю на шею.

— Что вы делаете? — воскликнул Пиктурно. — Вы хотите меня задушить!..

В комнату ворвались сообщники Рахили: Юрий, Табич и Джика, и прежде чем несчастный юноша успел опомниться, он был уже связан по рукам и ногам и лежал на полу с кляпом во рту. Он устремил на еврейку умоляющий взгляд, но та только презрительно пожала плечами. Затем студента засунули в мешок, привязали к седлу и увезли.

— Готовы ли вы, барышня? — спросила еврейка, отворяя дверь в смежную комнату.

— Готова.

— Вы видели, как ловко я все исполнила? Теперь настала ваша очередь.

— Вы увидите, как я исполняю возложенные на меня обязанности.

— Нет, не увижу… Я не могу хладнокровно смотреть на кровопролитие…

Пожалуйте… Юрий проводит вас в рощу.

Эмма поспешно надела шляпу и перчатки, взяла в руки хлыст и вышла из шинка. Юрий помог ей сесть на лошадь, и вдвоем они поскакали к лесу, где их ожидали сообщники и жертва. Пиктурно был привязан к дереву, остальные лежали вокруг пылающего костра.

Черты лица девушки показались студенту знакомыми, но наряд ее сбил его с толку.

— Мы находимся здесь в полной безопасности, не правда ли? — спросила она, обращаясь к Табичу, старику огромного роста, который утвердительно кивнул ей головой.

— Для начала, я попробую уговорить его, — продолжала Эмма, — Джика останется здесь со мною, а Табич и Юрий будут стоять на карауле и, в случае опасности, дадут мне знать с помощью свистка.

Джика была плотная, проворная женщина среднего роста, с загорелым лицом и гордой, презрительной усмешкой на толстых губах. На ней был надет овчинный полушубок, из-под которого виднелась короткая красная юбка. На ногах — мужские сапоги, голова повязана желтым платком.

— Вынь кляп у него изо рта, — приказала ей Эмма.

— Что значит вся эта комедия? — спросил Пиктурно. — Теперь я узнал вас… Мы встречались с вами в Красном кабачке; но мужчина вы или женщина, я не знаю…

— Я девушка.

— Объясните же мне эту глупую шутку. По вашей милости мы все заработаем как минимум сильный насморк.

— Тут нет никакой шутки, — отвечала ему Эмма, — вы находитесь во власти сострадательных людей, которые желают спасти вашу душу, предав вас смерти.

— Да вы с ума сошли!!!

— Вы умрете… Никто не придет вам на помощь… Покайтесь в ваших грехах и умрите добровольно, или…