Сочинения - [38]

Обложили меня, обложили —

Гонят весело на номера!

Из-за елей хлопочут двустволки —

Там охотники прячутся в тень, —

На снегу кувыркаются волки,

Превратившись в живую мишень.

Идет охота на волков, идет охота —

На серых хищников, матерых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу — и пятна красные флажков.

Не на равных играют с волками

Егеря — но не дрогнет рука, —

Оградив нам свободу флажками,

Бьют уверенно, наверняка.

Волк не может нарушить традиций, —

Видно, в детстве — слепые щенки —

Мы, волчата, сосали волчицу

И всосали: нельзя за флажки!

И вот — охота на волков, идет охота —

На серых хищников, матерых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу — и пятна красные флажков.

Наши ноги и челюсти быстры, —

Почему же, вожак, — дай ответ —

Мы затравленно мчимся на выстрел

И не пробуем — через запрет?!

Волк не может, не должен иначе.

Вот кончается время мое:

Тот, которому я предназначен,

Улыбнулся — и поднял ружье.

Идет охота на волков, идет охота —

На серых хищников, матерых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу — и пятна красные флажков.

Я из повиновения вышел —

За флажки, — жажда жизни сильней!

Только сзади я с радостью слышал

Удивленные крики людей.

Рвусь из сил — и из всех сухожилий,

Но сегодня не так, как вчера:

Обложили меня, обложили —

Но остались ни с чем егеря!

Идет охота на волков, идет охота —

На серых хищников, матерых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу — и пятна красные флажков.

Банька по-белому

Протопи ты мне баньку, хозяюшка,

Раскалю я себя, распалю,

На полоке, у самого краюшка,

Я сомненья в себе истреблю.

Разомлею я до неприличности,

Ковш холодной — и все позади, —

И наколка времен культа личности

Засинеет на левой груди.

Протопи ты мне баньку по-белому, —

Я от белого свету отвык, —

Угорю я — и мне, угорелому,

Пар горячий развяжет язык.

Сколько веры и лесу повалено,

Сколь изведано горя и трасс!

А на левой груди — профиль Сталина,

А на правой — Маринка анфас.

Эх, за веру мою беззаветную

Сколько лет отдыхал я в раю!

Променял я на жизнь беспросветную

Несусветную глупость мою.

Протопи ты мне баньку по-белому, —

Я от белого свету отвык, —

Угорю я — и мне, угорелому,

Пар горячий развяжет язык.

Вспоминаю, как утречком раненько

Брату крикнуть успел: «Пособи!» —

И меня два красивых охранника

Повезли из Сибири в Сибирь.

А потом на карьере ли, в топи ли,

Наглотавшись слезы и сырца,

Ближе к сердцу кололи мы профили,

Чтоб он слышал как рвутся сердца.

Протопи ты мне баньку по-белому, —

Я от белого свету отвык, —

Угорю я — и мне, угорелому,

Пар горячий развяжет язык.

Ох, знобит от рассказа дотошного!

Пар мне мысли прогнал от ума.

Из тумана холодного прошлого

Окунаюсь в горячий туман.

Застучали мне мысли под темечком:

Получилось — я зря им клеймен, —

И хлещу я березовым веничком

По наследию мрачных времен.

Протопи ты мне баньку по-белому, —

Чтоб я к белому свету привык, —

Угорю я — и мне, угорелому,

Ковш холодной развяжет язык.

Протопи!..

Не топи!..

Протопи!..

x x x

У Доски, где почетные граждане,

Я стоял больше часа однажды и

Вещи слышал там очень важные…

"…В самом ихнем тылу,

Под какой-то дырой,

Мы лежали в пылу

Да над самой горой, —

На природе, как в песне — на лоне,

И они у нас как на ладони, —

Я и друг — тот, с которым зимой

Из Сибири сошлись под Москвой.

Раньше оба мы были охотники —

А теперь на нас ватные потники

Да протертые подлокотники!

Я в Сибири всего

Только соболя бил, —

Ну а друг — он того —

На медведя ходил.

Он колпашевский — тоже берлога! —

Ну а я из Выезжего Лога.

И еще (если друг не хитрит):

Белку — в глаз, да в любой, говорит.

Разговор у нас с немцем двухствольчатый:

Кто шевелится — тот и кончатый, —

Будь он лапчатый, перепончатый!

Только спорить любил

Мой сибирский дружок —

Он во всем находил

Свой, невидимый прок, —

Оторвался на миг от прицела

И сказал: "Это мертвое тело —

Бьюсь на пачку махорки с тобой!"

Я взглянул, говорю: "Нет — живой!

Ты его лучше пулей попотчевай.

Я опричь же того ставлю хошь чего —

Он усидчивый да улежчивый!"

Друг от счастья завыл —

Он уверен в себе:

На медведя ходил

Где-то в ихней тайге, —

Он аж вскрикнул (негромко, конечно.

Потому что — светло, не кромешно),

Поглядел еще раз на овраг —

И сказал, что я лапоть и враг.

И еще заявил, что икра у них!

И вообще, мол, любого добра у них!..

И — позарился на мой браунинг.

Я тот браунинг взял

После ходки одной:

Фрица, значит, подмял,

А потом — за спиной…

И за этот мой подвиг геройский

Подарил сам майор Коханойский

Этот браунинг — тот, что со мной, —

Он уж очень был мне дорогой!

Но он только на это позарился.

Я и парился, и мытарился…

Если б знал он, как я отоварился!

Я сначала: "Не дам,

Не поддамся тебе!"

А потом: «По рукам!» —

И аж плюнул в злобе.

Ведь не вещи же — ценные в споре!

Мы сошлись на таком договоре:

Значит, я прикрываю, а тот —

Во весь рост на секунду встает…

Мы еще пять минут погутарили —

По рукам, как положено, вдарили, —

Вроде на поле, на базаре ли!

Шепчет он: "Коль меня

И в натуре убьют —

Значит, здесь схоронят,

И — чего еще тут…"

Поглядел еще раз вдоль дороги —

И шагнул как медведь из берлоги, —

И хотя уже стало светло —

Видел я, как сверкнуло стекло.

Я нажал — выстрел был первосортненький,