Сочинения в трех томах. Том третий - [3]

Через несколько дней я снарядил свой караван и уехал в горы на юг от Чугучака, вернулся оттуда в июле и направился через северные горы в Зайсан, где и закончил в этот раз экспедицию, не побывав еще раз в Чугучаке. Список и карта Кукушкина почти не касались той части Джунгарии, которую я изучил в этом году.

В начале лета 1906 г. я снова приехал в Чугучак, чтобы продолжать исследования и в этот раз в той части гор, которые были на карте Кукушкина. У консула я спросил, как он поживает.

– Кукушкин умер нынче весной, - сообщил Боков, - Перед смертью он вызвал меня и передал толстую тетрадь с описанием своих путешествий. Последние годы он все время писал их, вспоминая старое.

«Возьмите это сочинение, - сказал мне старик, - жена моя по-русски неграмотна и у нее тетрадь пропадет. А вы, может быть, найдете в ней интересные вещи, поправите и напечатаете рассказы о том, как Фома Кукушкин в пустынях Азии искал и находил клады. Ведь я больше искрестил глубину Азии, чем генерал Пржевальский, хотя не побывал в Лхасе, столице Тибета, куда и Пржевальского не пустили. А разных кладов я вывез немало, как вы хорошо знаете».

Записки Кукушкина заинтересовали меня, я взял их у консула, просмотрел и нашел, что после литературной обработки они могут быть опубликованы. Они содержали много сведений о природе, людях и приключениях кладоискателя в разных частях обширной Внутренней Азии.

Возможно, что он кое-что присочинил, кое-что приукрасил, восстанавливая по памяти встречи и события за двадцать лет своих путешествий.

Я сообщил Бокову свое мнение о записках Кукушкина.

– Возьмите их с собой, - сказал он. - Вы опытный путешественник и умеете описывать свои наблюдения, как показывают ваши труды. А я, кроме консульских донесений в министерство и протоколов по разбору торговых тяжб и мелких преступлений, ничего никогда не писал и писать не умею. Вы обработаете эти записки и какое-нибудь ученое общество напечатает их. Таким образом записки Кукушкина попали в мои руки. Я начал обрабатывать их в свободное время. Но такого времени у меня было очень мало, и обработка затянулась на много лет. Наконец, она завершена, и я передаю это произведение молодым советским читателям в надежде, что оно заинтересует тех, кому нравятся описания путешествий и приключений в малоизвестных странах в глубине Азии.

Золото на старом руднике

Это было мое первое путешествие не по торговым делам и недалеко, верст 150 от Чутучака в Джаирские горы.

Я незадолго перед тем рассорился с московскими купцами, у которых служил приказчиком по торговым делам с Монголией. Они были недовольны тем, что я слишком мало продавал их красного товара и написали мне выговор с предупреждением. А я сгоряча отписал им, что их товар плоховат и дорог, что в Монголию стал поступать товар из Индии, цветистее и дешевле московского. Советовал улучшить качество и снизить цену, иначе конкуренции не выдержать и сбыт из года в год пойдет на убыль. Ну, толстосумы обиделись: привыкли сбывать монголам всю свою заваль. Прислали мне отставку и приказ сдать остаток товара и лавку приказчику, которого назначат вместо меня.

Ну вот, сижу я в своей лавке в ожидании приезда преемника, которому должен сдать дело. Все привел в ясность, подсчитал наличность, подвел баланс, и больше делать нечего. Сижу и думаю, как быть дальше, чем заняться? Самому начать торговлю в Монголии не под силу. Накопил я за семь лет торговой службы тысчонки две. Этого мало, чтобы снарядить караван хоть из пяти верблюдов. А взять в кредит московскую заваль - новый приказчик, пожалуй, откажет и будет обидно вдвойне. Лицо потеряешь, - как китайцы говорят. Самому наняться к нему в подручные и вести его караван - еще обиднее.

Сижу и ломаю голову. Другого дела не знаю, с молодых лет по торговому делу работал на Алтае в Усть-Каменогорске и в Чугучаке десять лет.

И вот пришел ко мне монгол Лобсын, который не раз водил наши московские караваны по Монголии и заслужил полное доверие. Он, так сказать, мой воспитанник. С юных лет он отцом был отдан в монгольский монастырь в ученики к ламам. Но так ему тибетское богословие опротивело, что он накануне посвящения в ламы сбежал из монастыря и в Чугучаке нищенствовал.

Я его приютил, взял подручным в лавку, приучил к работе; оказался понятливым и прилежным. Потом стал брать его рабочим при торговом караване. Он скоро запомнил все дороги и начал заменять проводника. Помирился с отцом, вернулся в свой улус, женился, но службу у меня при караване не оставил. Полюбилась ему кочевая жизнь: полгода дома, полгода в дороге.

Так вот, Лобсын, узнав, что я получил расчет и больше не буду снаряжать караваны, очень огорчился:

– Пришел конец моим странствиям! - говорит он со вздохом.

– Вот приедет новый приказчик, - говорю ему, - поступишь к нему, я тебя хорошо аттестую.

– Какой будет человек еще? С тобой у нас никогда ссоры не было. Всегда все в порядке, и я, что полагалось, получал без спора. А другой обсчитает и еще обругает или побьет.

Я его уговариваю, обнадеживаю.

– А сам ты что будешь делать? - спросил он. - Уедешь к себе на Алтай, что ли? И мне грустно будет. Сдружились мы с тобой, Фома, ты меня человеком сделал.