Сочинения в трех томах. Том 3 - [120]

Расчистка цоколя показала, что все четыре грани усеченной пирамиды прорезаны лестницами. Это лишний раз подтвердило предположение Торреса, что храм построен по образцу календарных, т. е. общее число его ступеней должно составить количество дней солнечного года. Гипотеза обрела плоть, когда обнажились пять цокольных уступов. Они символизировали те пять дополнительных дней, когда охваченные скорбью люди стремились умилостивить кровожадных богов. Теперь можно было с уверенностью утверждать, что каждая лестница, представляющая определенный сезон и страну света, насчитывает девяносто ступеней. Предстояло перелопатить тысячи тонн грунта, прежде чем новое чудо света предстанет во всей красе эзотерического космизма.

Астрономо-математические познания майя далеко превзошли жреческую мудрость египтян и шумеров. Майяские звездочеты с мрачным упорством стремились проникнуть в роковую тайну времени, где, как в омуте бездонного сенота, исчезали народы и города. Итогом многовековых наблюдений за ходом светил стала самая совершенная календарная система в мире, охватывающая немыслимую бездну в миллионы лет. Зачем, для каких неведомых целей понадобились такие многопорядковые вычисления? Как удалось определить продолжительность года с точностью, которую европейская наука сумела достичь лишь в конце прошлого века?

Разбирая сложную иероглифику числовых колонок, Торрес вновь и вновь пытался решить задачу, не имеющую решения. Если бы он только знал, что в тот самый год, когда, вопреки заверениям скептиков, была доказана великая теорема Ферма, в индейской деревеньке, заброшенной в сельве Кинтана-Роо, умерла хранительница бесценного наследия майяских астрологов. Чилан-пророк, прислуживавший последнему верховному жрецу Чичен Ицы, приходился ей пращуром. Беззубая, не знавшая грамоты старуха-лакандонка тихо опочила на своем, жестью обитом, сундучке, где осталась лежать тетрадь, сшитая истлевшими от времени нитками. Уникальный кодекс «О нескончаемых странствиях сонма богов», содержащий астрономические записи восемнадцати поколений, так и остался непрочитанным.

Для майя время никогда не являлось чистой абстракцией, определяющей последовательность событий. Они прозревали в его всепожирающей пасти нечто неизмеримо высшее — потустороннее, роковое. Оно мнилось одушевленной силой, по собственной воле творящей зло и добро. Его исчисленные, далеко назад и еще дальше вперед, циклы таили в себе милость и кару всемогущих богов. Каждое число было священно и охраняемо небом. Только астрологи знали, с чем сопряжены грядущий день, месяц, год — с дурным или благостным бременем, что нес на себе божественный страж.

Священный год «цолькин», состоявший из 260 дней, и гражданский «хааб», равный солнечному, определяли всю духовную и повседневную жизнь, составляя ядро необычайно сложной мировоззренческой системы. Каждый день — «кин», и месяц — «виниль» отмечались собственным знаком и именем. Год — «тун» — насчитывал восемнадцать двадцатидневных виналей. Двадцать тунов обнимал «катун» из 7200 дней, двадцать катунов — «бактун» (144000), двадцать бак-тунов — «циктун» (2880000) и так до «алаутуна» из 23040000000 суток. Вся история прямоходящего потомка обезьяны терялась в этом алаутуне, в шестидесяти четырех миллионах просчитанных лет.

Торрес обратил внимание на дату, проставленную под ушастой головкой зайца: 9.11.5.0.0. Она читалась легко: 9 истекших бактунов, 5 тунов, а вместо виналей и кинов стояли знаки нуля — пустоты, впервые в истории обозначенные цифрой. Подставив числовые значения циклов, он получил дату, соответствующую 627 году.

Что она означала? Возведение храма? Небесное явление? Природный катаклизм? Лучше было вовсе не думать об этом. Соизмеряя десять, от силы двадцать, лет остающейся жизни с каким-нибудь алаутуном, помеченным звериной мордой, можно было сойти с ума.

Контракт, заключенный с корпорацией «Эпсилон X]» и университетом Кларка, позволил существенно расширить фронт работ. Ежели возможны чудеса в нашем мире, то к молитвам и заклинаниям надобно добавить толику хрустящих бумажек. Без них едва ли мыслимы волшебные превращения.

К началу сухого сезона удалось очистить от земли внутренние помещения храма и всю верхнюю площадку пирамиды: от головных уступов цоколя до первых ступеней лестниц.

— Майяская классика, — удовлетворенно вздохнул Теодор Вестерман, любуясь четкими линиями орнамента. — Как тщательно пригнаны камни! Строго, лаконично и, вместе с тем, запредельно. Удивительное понимание перспективы. Ощущение, как от неэвклидовой геометрии: параллели смыкаются в бесконечности.

Торрес ограничился нечленораздельным междометием и окликнул толстую индеанку, шаркавшую метлой из колючек. Солнечные лучи едва пробивались сквозь клубы пыли.

— Сколько можно, Тереза! Совершенно бессмысленное занятие, — он обернулся к Вестерману. — Видите, чем она занимается?.. Внутри надо вымести, внутри! Возьми себе в помощь женщин, и чтобы через час пол сиял, как зеркало.

«Легко сказать», — подумал Вестерман.

— Прикажете вымыть, дон Хосе? — отставив метлу, толстуха отерла лоб наружной стороной ладони.