Сочинения в двух томах. Том 1. Звезды Эгера - [77]

Временами позади слышался какой-то странный лязг и грохот.

Вскоре подошла и другая траурная процессия. Участники ее тоже шагали по обеим сторонам улицы и тоже были одеты в черные хламиды. Но одеяние это было раскрыто на спине. Богомольцы держали в руках плети из цепей толщиной в палец. Плети были такие тяжелые, что их держали обеими руками, и при каждой строчке песни, закончив ее, персы ударяли себя по голой спине - то через левое, то через правое плечо.

Увидев окровавленные и усеянные волдырями спины этих людей, Эва ухватилась за одежду Гергея.

- Гергей, мне дурно…

- А ведь будет еще страшнее, - ответил Гергей. - Мне об этой панихиде говорил один невольник-турок. Я думал, что он сказку рассказывает.

- Но ребенка того не убьют?

- Не убьют. И голуби и ребенок - это все символы. В полночь перережут тесемки, которыми привязаны голуби. Голуби - это души Хасана и Хусейна. Их полет в небо будет сопровождаться благоговейными воплями богомольцев.

- А ребенок?

- Он изображает осиротевший персидский народ.

- Кто еще пройдет?

- Люди, которые будут ударять себя кончарами в голову.

И в самом деле, последовала новая кровавая процессия. Шли люди в белых полотняных рубахах до пят. Головы у всех были обриты. В правой руке каждый держал кончар. Левой рукой один цеплялся за пояс другого, чтобы не упасть от потери крови или чтобы поддержать товарища, если тот пошатнется.

Эти богомольцы тоже шагали по обеим сторонам улицы, и некоторые из них шатались. Лица у всех были серые. Среди взрослых шел и мальчик лет пятнадцати. Песня, напоминавшая заупокойный псалом, в устах этих персов превратилась в пронзительный вопль: «Хасан! Хусейн!..»

В конце каждой строфы песни при свете факелов сверкали кончары, и люди касались ими своей бритой головы.

Все обливались кровью. У некоторых кровь лилась ручьями по ушам и по носу, обагряя полотняные рубахи. Факелы шипели, пламя металось по ветру, и искры дождем падали на окровавленные головы.

- Хасан! Хусейн!..

В воздухе стоял тяжелый запах дымящейся крови.

Эва закрыла глаза.

- Страшно!

- Говорил же я тебе: оставайся дома. Такой путь женщине не по силам. Закрой глазки, козочка моя.

Эва тряхнула головой и открыла глаза.

- Вот нарочно буду смотреть!

И, побледнев, упорно глядела на кровавое богомолье.

Гергей был спокойней - он с детства привык к крови. «Да ведь это и не страшно, а скорее удивительно, что люди добровольно проливают свою кровь, - думал он. - И против таких людей почти сто лет беспрерывно бьется венгр!»

Он посмотрел через головы окровавленных людей на противоположную сторону улицы.

Странно, что мы всегда чувствуем, когда чьи-нибудь глаза пристально смотрят на нас.

Гергей взглянул прямо туда, откуда были устремлены на него глаза двух людей.

Один был с виду армянин - тот самый адрианопольский ага, солдаты которого с легкой руки Гергея взлетели на воздух.

Второй был Юмурджак.

8

Случилось это еще прошлым летом. Однажды утром Майлад поджидал Балинта Терека возле дверей.

- Большая новость! Ночью прибыли новые узники.

- Венгры? - удивленно спросил Балинт Терек.

- Не знаю еще. Когда утром отперли ворота, я слышал звон цепей во дворе. Я ведь различаю звон цепей каждого узника. Даже лежа в постели, узнаю, кто проходит мимо моих дверей.

- Я тоже.

- Утром я слышал незнакомый звон цепей. Привели не одного человека, а двоих, троих, может быть, и четверых. Они прошли по двору, гремя цепями. Но куда же их повели? Неужели в Таш-Чукуру?

Таш-Чукуру - это похожая на пещеру темница в Семибашенном замке, камера смертников, устроенная в подземелье, под Кровавой башней. Тот, кто попадает туда, очень скоро знакомится с высочайшими тайнами надзвездного мира.

Узники побрели в сад, где они обычно проводили время на прогулке. Но в этот день они не разглядывали, насколько подрос кустарник, не следили за облаками, плывущими в Венгрию. С беспокойством ждали они возможности повидать новых узников.

На ногах у них уже не было цепей. Несметные богатства, которые жена Терека переслала султану и пашам, не отперли двери темницы, но сняли кандалы с ног Балинта.

Оба узника были уже стары, а замок стерегли двести пятьдесят солдат вместе со своими семьями. Никому никогда еще не удавалось бежать из Семибашенного замка.

Внутренняя стража сменилась. Во дворе появился пузатый молодой бей и отдал распоряжения уходившим стражам.

- Трое пусть идут на камнедробилку, - говорил он, тяжело дыша, точно жирная утка. - Да, трое пусть пойдут на камнедробилку и дробят камни.

Он назвал троих назначенных солдат по именам, затем обратился к двум низкорослым солдатам:

- Возвращайтесь через час, - займетесь уборкой арсенала. А вы…

Балинту Тереку не терпелось, чтобы бей закончил свои распоряжения, и он, будто прогуливаясь, подошел поближе.

- Доброе утро, Вели-бей! Как ты спал?

- Спасибо. Плохо спал. Нынче подняли меня спозаранку. Из Венгрии прибыли три новых узника.

- Уж не монаха ли сюда привезли?

- Нет, какого-то барина. И он ужасно настойчивый! Впрочем, он, может быть, и не барин, а нищий. На нем даже приличной рубахи нет. Сообщают, что он подстерег будайского пашу и ограбил.

- Будайского пашу?

- Да. С ним привезли и двоих его сыновей.