Сочинения в 2 т. Том 2 - [228]

Почти до зари они бились у лодки, но спустить ее на воду не смогли. Тогда капитан понял, что его мечта о бегстве так и останется мечтой: матросы шатались от изнурения; израненный Хлебников несколько раз падал на песок.

Днем на склоне горы в частом кустарнике их окружили солдаты. Головнин видел, как вязали они руки Хлебникову, как отбивался Шкаев от целого взвода самураев. Симонов и Васильев почти не оказывали сопротивления — они были слишком слабы… Стиснув рогатину с ножом на конце, рядом с капитаном лежал Макаров.

— Мы будем драться, капитан?

— Да, мы будем драться.

— Их очень много — наверное, больше ста человек…

— Все же мы попытаемся отбиться. Потом мы возьмем в селе малую лодку и уйдем к берегу Сахалина.

— Где же мы добудем провизию, капитан?

— В любой рыбачьей хижине. Другого выхода у нас нет.

— Я слушаюсь, капитан. Хорошо, если нас не заметят… Только они обыскивают каждый куст. Смотрите, четверо идут прямо сюда.

Головнин поднял свою рогатину.

— Вот когда находка Шкаева, долото, пригодится…

Сквозь сплетенные ветви кустарника Макаров пристально всматривался в приближавшихся японцев.

— Сейчас мы этих четверых убьем, капитан.

— Да, первыми нужно снять тех, что с ружьями.

Матрос обернулся к Головнину: лицо его побледнело:

— А как же с нашими товарищами? Японцы будут мстить? Василий Михайлович! Они убьют наших…

Никогда еще не видел Головнин таким растерянным силача Макарова. Он понимал: Макаров не боялся за себя. Этот бывалый моряк не раз добровольно рисковал жизнью, чтобы спасти его, капитана, чтобы оказать помощь товарищам. А сейчас он правильно рассудил: японцы, конечно, отомстят за гибель своих солдат, они расправятся с Хлебниковым, Шкаевым, Симоновым, Васильевым… Решение у Головнина возникло тотчас: он воткнул рогатину долотом в землю и медленно встал.

— Я принимаю всю ответственность на себя. Я скажу, что приказал вам бежать вместе со мной и грозил наказанием в России в случае, если вы не согласились бы с моим повелением. Я не хочу, Макаров, быть причиной гибели четверых наших друзей.

Матрос тоже поднялся на ноги.

— Спасибо, капитан…

Три десятка японцев с криком окружили двух моряков. Головнин вышел на поляну и молча протянул офицеру сложенные руки. Тонко плетенный шнур врезался в кисти, петлей лег на шею, опутал ноги… Макаров стал рядом с капитаном и, глядя на офицера в упор глазами холодными и злыми, выговорил медленно и хрипло:

— Не смейте толкать капитана, он ранен. Василий Михайлович, я вас буду нести.

На дальней дороге в город Мацмай Головнин не раз вспоминал слова Шкаева, оброненные матросом еще по пути в Хакодате: очень, брат, напоминает мне эта страна японская двухэтажный дом… Только наверху — собаки, а внизу — люди. Внизу, в самой гуще народной, пленники встречали людей. Рыбаки прибрежных селений не оскорбили пленных ни единым словом. Огромные толпы встречали моряков на дороге вблизи деревень, и старики почтительно кланялись измученным путникам; женщины и дети несли им скромные подарки: горсть риса, жбан молока, и просили конвойных солдат развязать или ослабить веревки.

В городе Мацмае, в сумрачном деревянном замке, Головнин сказал буниосу:

— Я знаю теперь Японию — таинственную, запретную страну. Для меня она перестала быть таинственной.

Губернатор криво усмехнулся.

— Ради этого стоило рисковать?

— О да, конечно! — ответил Головнин. — Мореходы часто рискуют ради открытий.

— Как видно, вам понравились горные вершины? — настороженно спросил губернатор.

— Нет, другие вершины, — сказал Головнин. — Они — в душе народа, и вам их не заслонить.

— Ступайте в тюрьму и помолитесь своему богу, — яростно выкрикнул губернатор. — Тот иноземец, который видел в Японии слишком многое, может остаться без глаз.

Мур ликовал: беглецы схвачены! Об этом ему рассказал караульный солдат. Где-то в горах Мацмая теперь они брели, все шестеро, связанные, как прежде, по рукам и ногам, и, наверное, матросы проклинали Головнина. Но неужели все шестеро остались невредимыми? Не может быть. Здесь караульный, конечно, ошибся: Федор Мур отлично знал и капитана, и Андрея Хлебникова, и остальных. Не таковы эти люди, чтобы на полпути к свободе сдаться без боя.

Мур с нетерпением ждал прихода Теске: переводчик должен был знать побольше караульного.

А Теске пришел задумчивый и печальный; с тревогой сообщил он мичману, что капитан и штурман Хлебников ранены. Удивленный настроением и тоном Теске, Мур спросил:

— Вы, кажется, опечалены, что эти преступники понесли заслуженное наказание? Их наказала сама судьба!..

Молодой японец взглянул на него с недоумением:

— Вы называете своих товарищей… преступниками?

Мур отвечал раздраженно:

— Я давно уже порвал с этими людьми. Но скажите, что с ними? Капитан и Хлебников ранены в схватке? Они отбивались и кого-то убили? Возможно, они умрут еще в дороге?

— Вы этого хотели бы, мичман?

— Я никогда не сочувствовал преступникам.

— Нет, они будут живы. Они не оборонялись. Капитан поранился еще здесь, покидая этот двор, а Хлебников сорвался в расселину. Мне очень приятно сообщить вам, что они будут живы. Знаете, почему мне приятно вам это сообщить? Потому что у нас, в Японии, таких людей, как вы, называют двумя словами: черное сердце.