Сочинения в 2 т. Том 1 - [11]

— Плыви, дорогуша, плыви… Вот, хлопцы, видели? Всякая тварь жить хочет. А зачем губить?.. Живи! Броди себе в камышах, зернышки отыскивай…

С Авдеем, рассудительным, мягким старичком, Митрий Иванович подружился совсем недавно. Около двух недель назад вечером Авдей принес чинить сапоги. Он остановился на пороге и, сняв облезшую мерлушковую шапку, коротко блеснул глазами:

— Хозяину наше почтеньице.

— Садись, милый человек, — сказал Митрий Иванович и сбросил с табуретки кожаные лохмотья. Потом осмотрел сапоги и, подняв голову, задумчиво оглядел гостя.

— Ты, милый человек, не из цыган?

Гость ответил спокойно;

— Цыган — тот же человек.

— Верно. Бородища у тебя что уголь, а глаза голубые.

Авдей засмеялся:

— Мамаша, может, попутала. А мамаша русская.

Ни Митрий Иванович, ни я, ни Семен не были удивлены, когда и на другой, и на третий день новый знакомец наведывался выкурить папиросу. Мы уже знали, что пришел он на шахту с хуторов, из-за Донца. На хуторах батрачил пятнадцать лет сряду, но последний хозяин рассчитал, не уплатив за полгода работы. Жаловался Авдей на батрачью долю, на хуторских кулаков и расспрашивал шахтеров насчет работы. Работы, понятно, не было нигде, и так, за табаком и разговорами, шло время. В тихой комнатке старика оно шло незаметно. Здесь было как-то по-особому тепло. За окном шумело черное ночное ненастье. Между шутками у хозяина весело спорилась работа. Мягко шел по бурому полю подошвы нож. Посвистывала дратва, проскальзывая в отверстия вслед за шилом. Приходили соседи. Весь поселок перебывал здесь за неделю. От споров о хлебе, о фронтах и угле испуганно дрожали стекла.

Это был неспокойный 1919 год. По лесам и в степи шалили банды. Тяжелая слава атаманов гудела по деревням.

Гул фронтов катился неподалеку. Скупая газетка губернии перечисляла знакомые станции и местечки, взятые красными в последних боях. Поселок жил скрытым большим напряжением нервов: редко какая семья не ждала из близких окопов писем от родных людей.

У Митрия Ивановича был сын — светлолицый кудрявый Андрей. Недавно ему исполнилось двадцать два года. Он одним из первых на шахте ушел в Красную гвардию и скитался по фронтам свыше двух лет. Домой он вернулся раненый, с огромной наградной бумагой от штаба дивизии. Эту бумагу с восхищением перечитывали соседи. Андрею тихонько завидовали ребята. Один только Митрий Иванович неодобрительно качал головой.

— Что ж… убивал? — спрашивал он коротко и сокрушенно.

— Приходилось, а то как же?

— То-то… Эх, парень, — в голосе его нескрываемо звучала печаль.

Андрей начинал спорить. Сначала спокойно, уверенно, потом, распалясь, метался по темной комнатке, как большой лохматый зверь в клетке.

— Сидишь ты над своими башмаками, как колдун! — озлобленно кричал он. — Аль выше подошвы глянуть не можешь? «Птички-синички…»

— А что же прикажете, комиссар? Может, босиком гулять будете?

— Не в этом дело. А сапоги твои без души! Тепла в них нет. В птичках твоя душа!..

— Ты, парень, насчет птичек брось. Брось это… Я вот, может, жизнь люблю, а от тебя покойником прет…

Андрей уходил, хлопнув дверью. Митрий Иванович недовольно хмурился и украдкой смахивал ладонью скупую слезу.

— Вот и гусь… вояка! Ну, воюй, а старого не путай. Мне, может, всякая былиночка дорога.

Авдей при этих спорах вел себя безучастно; почесывал бородку, слегка оттягивая ее, как бы стремясь выровнять непокорные курчавые волосы. Но для нас было ясно, что он во всем согласен со стариком.

Я крепко уважал Андрея, однако чувствовал в нем какую-то неполноту, может быть, недостаток жизненного опыта. Был он излишне, по-мальчишески суетлив, и за серьезностью его нередко угадывалась усмешка. В Митрие Ивановиче, наоборот, все было просто и стройно, понятно с одного слова, даже с одного взгляда. Поэтому мы верили старику.

В первые же дни по возвращении домой Андрей организовал отряд по борьбе с бандитизмом. Оружие нашлось почти в каждой казарме. С узловой станции на тощей лошаденке приехал комиссар. Он выглядел не старше Андрея, худенький, светлоглазый парнишка.

За два месяца в лесах под Кременной отряд выдержал несколько схваток. Под селом Кабаньим выловил банду Кайдаша. Но последние дни отряду крепко не везло. По дороге на станцию бежал Кайдаш. Он стал неуловимым. Снова собрал банду и чинил страшные расправы по деревням. Все планы отряда какими-то путями становились ему заранее известны…

В чахлом скверике против шахтных ворот отряд похоронил шесть первых своих бойцов.

Мы знали всех шестерых. Самый молодой, Игнатка Цымбал, совсем недавно бродил вместе с нами по выгону и, оглядываясь, показывал из-под полы тяжелый черно-синий наган…

Поселок притих и притаился, оглушенный этой жестокой утратой. Я замечал какой-то глубокий и крутой поворот в людях, что-то похожее на готовность к прыжку. Но кто же из своих выдавал планы отряда? До сих пор у отряда не было секретов. О его выступлениях знали все. Значит, в какой-то казарме, может быть, в самом отряде прятался предатель.

Меня и Семена в отряд не взяли по молодости. Но время наше было уже не за горами. В летней кухоньке Митрия Ивановича в щепках и мусоре мы прятали найденный на огородах обрез.