Сочинения князя Александра Ивановича Долгорукого - [3]

князь А. И. Долгорукий и не попал в министры и вельможи, а, прослужив шестнадцать лет опять у министра после кампании 1815 года, все-таки не нашел своих выгод и вышел в отставку в чине восьмого класса. Он замечает даже, что ему, верно, суждено и «скончаться в восьмом классе, сыскав местечко на Парнасе»…

Теперь – надеемся – уже очень понятно, почему мы одобряем усердие князя А. И. Долгорукого к литературе. Как бы плохо он ни писал, как бы его стихи ни были бездарны, а повести пошлы, – но ведь он ими никому особенного вреда не причиняет. Ими он становится наряду с такими безвредными господами, как г. Воскресенский, г. Рафаил Зотов, князь Григорий Кугушев и т. п.[6] Все, что есть несообразного в его голове и сердце, все это высказывается печатно, подлежит литературному обсуждению, и, главное, все это ни для кого не обязательно. Но представьте себе, что князь А. И. Долгорукий все время свое и способности употребляет на общественную деятельность: что бы вышло?.. Мы видели отчасти его понятия: он жалуется, что крестьянин неисправно оброк платит и что если бы не дубина, то помещику пришлось бы по миру идти; он видит в нищем не более как человека, спившегося с кругу; он служит для того, чтобы найти в службе свои выгоды… Если разберем всю его философию, сказавшуюся в его стихотворениях, то увидим, что теоретические ее основания – покорность провиденью, смирение кичливого ума, воздержание от всяких самостоятельных порывов, а практические правила – уменье жуировать и с чистою совестью наслаждаться пирами и любовью, помышляя в то же время, что все – прах и суета… Что, в самом деле, если бы с такими эпикурейски-мистическими наклонностями князь А. И. Долгорукий продолжал свою служебную карьеру и вместо плохого стихотворца сделался бы плохим сановником? А потом —

Что, если бы с такою властью

Взялся он за дела, к несчастью?., и пр.

Нет, пусть говорят, что хотят, литературные пуристы, строгие поклонники теории искусства для искусства; но мы не можем осудить почтенного старца за его пристрастие к литературным занятиям… Мы не скажем ему стереотипного приговора записных критиков: «Лучше бы ему не писать своих произведений; а если уж написал, то лучше бы оставить в своем портфеле…» Нет, – пусть его пишет, пусть издает, пусть утешается, видя имя свое напечатанным на заглавном листе книги, пусть упивается похвалами друзей… Все это безвредно, невинно… мы готовы даже сказать: похвально и полезно, – вспоминая, как много у нас представляется человеку возможностей делать зло, просто от нечего делать. Оценим то, что князь А. И. Долгорукий мог, но не хотел добиться блестящей карьеры, и оставим другим поражать его стрелами литературной критики. Не станем горячиться против наводнения литературы подобными творениями; не будем советовать авторам, вроде князя А. И. Долгорукого, бросить лиру и посвятить свое время и труд на что-нибудь другое. Напротив, пожелаем для пользы нашего отечества, чтобы пример князя А. И. Долгорукого вызвал подражание во многих наших общественных деятелях и чтобы они, перестав упорно искать выгод на службе, посвятили все бренное существо свое мирному служению музам.

Примечания

Впервые – «Совр.», 1859, № 12, отд. III, стр. 236–242, без подписи. Принадлежность рецензии Добролюбову устанавливается на основании списка его произведений, составленного Чернышевским (ЛН, № 25–26, стр. 247, и гонорарной ведомости «Современника» за 1859 год (ЛН, № 53–54, стр. 257).

В сочинениях А. И. Долгорукого (1794–1868) – характерное для многих «светских», «салонных» литераторов сочетание эротических и религиозных мотивов и политической «благонамеренности».