Сочинения. 1912–1935: В 2 томах. Том 2 - [23]

Почти всегда я видела Софью Михайловну ровной и спокойной. Она имела своё мнение по каждому вопросу, но никогда не давила на окружающих, старалась в каждом человеке найти что-то хорошее, предупредить возможную просьбу, принести людям радость. Однажды мы пошли вместе к её старинной знакомой, учительнице Нине Комовой, которая писала стихи. Софья Михайловна посоветовалась, сколько пирожных принести к чаю. Я предложила четыре. Софья Михайловна купила дюжину. Комизм заключался в том, что Нина Комова стала читать нам стихи и так увлеклась, что забыла и о пирожных, и о чае. А через несколько дней Софья Михайловна получила от подруги покаянное письмо. Только один раз я была свидетельницей стресса, случившегося с моей гостеприимной хозяйкой. У неё умер племянник. Жена племянника прилетела в Тбилиси, чтобы лично сообщить о горе, чем вызвала уважение всего окружения Софьи Михайловны. На следующий день к Софье Михайловне пришли друзья. Она не выдержала подчёркнутого внимания и заботы. Когда Софье Михайловне не позволили самой открыть консервную банку, она закричала и выскочила на лестницу. Минут через десять вернулась, а на следующий день сказала мне, что после нервного срыва ей полегчало.

Каждое утро после завтрака, а иногда и до завтрака Софья Михайловна садилась за пишущую машинку «Ундервуд» и перепечатывала материалы из архива Юрия Николаевича, его письма, стихи, отдельные заметки. Машинка была старая, буквы скакали. Софья Михайловна быстро уставала и делала много опечаток, но работу не прекращала. Научные материалы она давала затем перепечатывать приходившей к ней машинистке-азербайджанке, которая всегда оставалась пить чай, рассказывала о грузиноведах-иранистах, для которых работала, в особенности о Иосифе (Сосо) Мегрелидзе, ученике Николая Яковлевича Марра, друге и соавторе Юрия Николаевича. Нередко навещал Софью Михайловну и сам Сосо – большой и вальяжный. Когда он вспоминал, как в 1930-е годы некоторые учёные боялись Николая Яковлевича, Софья Михайловна, знавшая языковеда как своего свёкра, отказывалась верить. Она отличалась доверчивостью и наивностью. Как вспоминал Юрий Николаевич в письме к К. Чайкину от 1934 года, Софья Михайловна поверила в сочинённую им историю о крокодиле, который приполз на балкон туберкулёзного санатория в Абастумани и потребовал еду.

Чаще других к Софье Михайловне приходил иранист Александр (Шура) Гвахария, ставший со временем академиком. Вместе с Софьей Михайловной они работали над изданием переписки Юрия Марра с Константином Чайкиным по вопросам грузино-персидских связей. В последний том этой переписки наряду с научными рассуждениями вошли и шуточные стихи Марра, передающие ту игровую атмосферу, в которой двое молодых людей делали научные открытия. Обаятельный, добрый человек и хороший друг, Шура Гвахария помог Софье Михайловне опубликовать в академическом журнале «Мацне» и в неакадемической «Литературной Грузии» главы из её воспоминаний о покойном супруге. Другом Шуры Гвахария и Софьи Михайловны был ленинградский иранист Юрий Ефимович Борщевский, написавший статью о переписке Чайкина и Марра. Осенью 1976 года мы почти одновременно оказались в Тбилиси. Я остановилась у Софьи Михайловны, а Юрий Ефимович – у Шуры. Борщевский почти каждый день заглядывал к Софье Михайловне и приносил ей что-нибудь вкусное, а мне наказывал «заботиться о старушке и по утрам подавать ей кофе». За то время, когда я жила у Софьи Михайловны, к ней заходили такие ленинградские гости, как заведующая Кавказским кабинетом Русудана Рубеновна Орбели и археолог Анна Ивановна Болтунова, вполне оправдывавшая, по словам Софьи Михайловны, свою фамилию.

О том, что Юрий Николаевич писал стихи, я узнала от Софьи Михайловны и вначале не придала этому значения. Значительно позже Софья Михайловна показала мне рукописные футуристические тексты своего мужа, которые заинтересовали меня фактурой начертания и в особенности буквосплётами принципиально различных алфавитов – кириллицы и «арабицы». Софья Михайловна разыскивала листочки со стихами, которые попадались в письмах Дмитрию Петровичу Гордееву и Константину Чайкину, копии которых Юрий оставлял себе. Стихи она перепечатывала на пишущей машинке в нескольких экземплярах и дарила друзьям. Шанса напечатать их отдельно в советское время не было. При перепечатке она старалась прокомментировать непонятные тексты. Так, например, к строчке: «Но где я достану вышитые Сильвестрами штаны», которую я истолковала как штаны, расшитые серебром, она приписала, что Сильвестром звали лучшего в Тбилиси портного.

Последовательно и подробно Софья Михайловна о Юрии Николаевиче мне не рассказывала, а я, к сожалению, и не расспрашивала, но часто упоминала о нём к слову. Как-то зашёл разговор об эзотерике. Мои грузинские друзья увлекались антропософией, а я со школьных лет увлекалась йогой. Софья Михайловна сказала, что Юрий интересовался и теософией Блаватской, и йогой, а в доказательство достала с книжной полки несколько популярных книжек йога Рамача-рака, вышедших в начале XX века. В другой раз мы говорили о разнице в возрасте между супругами. Большинство сошлось на том, что лучше, когда муж на несколько лет старше жены. Софья Михайловна возразила. Она считала, что от того, что женщина старше мужчины, проистекает только хорошее, и с мягкой настойчивостью доказывала это на личном примере. Об этом я вспомнила, когда уже после кончины Софьи Михайловны прочла её рассказ «Мой первый роман», героине которого 27 лет, а герою – 20. Он любит футуристов и вертит в руках стек. Юрий не расставался с тростью, был, как и герой рассказа, щёголем и интересовался футуризмом. В мемуарном очерке «В Тегеране» Софья Михайловна пишет, что Константин Чайкин, добрый и деликатный, принимал увлечения своего молодого друга снисходительно, как старший. Похоже также относилась к Юрию его жена, заботившаяся о нём как о сыне. В разговорах она без горечи констатировала, что Юрий был большим повесой, любил выпить и время от времени, ещё до болезни, принимал одурманивающие средства, чтобы проникнуться духом Востока. Возможно, неслучайно она много раз перепечатывала его перевод, а может быть, стилизованное под перевод стихотворение про терьяк: