Сочинения. 1912–1935: В 2 томах. Том 2 - [21]

«Запупой» построено как у персов карских? Берутся слова, разрезаются, и остаётся самое существенное. Вроде: «опупели» и «запой» – получится «запупой».

Я приду к тебе ночью. Спою серенаду.

Ты не бойся, ангел. Ты будешь рада.

Я своей гитарой усыплю дуэнью.

Твой отец заснёт при тихом пенье.

А когда заснут, в своей песне

Я спою, что ты всего прелестней,

Что тебе подобной не бывало дамы,

Что влюблёнными будем с тобой всегда мы.

Говори. Скажи же, что я тебе нужен.

Я друзей оставлю, потеряю ужин.

Я продам тужурку. Куплю гитару.

Чтоб ты ночью слушала графа Марра.

Тфл. 13.1.1920

Приложение 2

Т.Л. Никольская. «Я не сумела быть Мари Кюри» (воспоминания о С.М. Марр)

Подруги

С Софьей Михайловной Марр (урождённой Михайловой) я познакомилась летом 1973 года, когда впервые приехала в Грузию собирать материалы о приюте богемы «Фантастический кабачок». Тогда же я встретилась и с её старейшей подругой Ниной Николаевной Васильевой – неизменным секретарём «Фантастического кабачка», посвятившей его обитателям одноимённую поэму. И Софье Михайловне, и Нине Николаевне уже перевалило за восемьдесят. Обе охотно делились воспоминаниями, а главное – неопубликованными текстами. Софья Михайловна подарила свой рассказ «Как это бывало…», написанный в начале двадцатых годов, из которого я узнала, что название «Фантастический кабачок» носила «длинная узкая низкая комната с неглубокими нишами, стены были украшены неопределённой импрессионистической, фантастической живописью. Комната слабо освещалась тремя свечами, на стенах колебались тени». Нашла я в этом рассказе о любви невинной девушки к местному Дон-Жуану и описание доклада А. Кручёных «Фиоль Игоря Северянина»: «“Фиолетовый вечер” начался. Поэт-футурист старался выяснить роль звука “ф” у Игоря Северянина: фиоль, фиолетовый, фиалка, сиреневый, сирень. Эти слова склонялись на все лады. Докладчик, желая быть убедительным, не останавливался и перед довольно рискованными положениями: “Фиалка – символ нежного, все девушки до семнадцати лет пахнут фиалками”».

Нина Николаевна в свою очередь подарила мне поэму «Фантастический кабачок», в которой перечислялись практически все поэты, читавшие там стихи, в том числе и Тициан Табидзе и его друзья из поэтического ордена «Голубые роги»:

Табидзе, взгляд склонивши долу,

Отстаивал французов школу,

Пленительный явив акцент.

Вскоре я узнала, что Нина Николаевна была влюблена в Тициана Табидзе и посвятила ему два стихотворения. В этой же поэме была строфа о Григоле Робакидзе, грузинском критике и поэте, которым в 1918 году была увлечена Софья Михайловна:

И Робакидзе страстный пафос

Нам души потрясал не раз,

Когда тревожил древний хаос

Или доказывал нам право

С покоем сочетать экстаз.

Софья Михайловна, узнав, что я особо интересуюсь этой личностью, подарила мне посвящённую Робакидзе миниатюру «Маки»:

«Маки в низкой вазе пламенеют на письменном столе. Огненные и блистающие угли, они растопляют холод строгой серой залы.

И эти же цветы, приколотые к отвороту его чёрного корректного пальто, как будто зажигают огнём его небольшую стройную фигуру и сообщают пламенность его взгляду и речи.

Он кажется таким изящным и увлекательным в своём строгом пальто с красными маками, весь отдавшийся стремительному ритму бешеных слов и блестящих метафор, которыми он сметает все возражения.

Мой взгляд скользит по серым стенам и опять возвращается к этим цветам, к огню, которым горит его лицо и от которого зажигается моё сердце…»

И Софья Михайловна, и Нина Николаевна рассказывали мне о петроградской поэтессе Татьяне Вечорке, которая приехала в грузинскую столицу в конце 1917 года и организовала поэтическое дружество «Альфа-Лира», которое подруги посещали. Особенно подружилась с Татьяной Вечоркой Софья Михайловна. Фотография поэтессы времён просуществовавшей около года «Альфа-Лиры» стояла на её письменном столе. Софья Михайловна была дружна с дочкой Вечорки – литератором Лидией Либединской, которая одарила свою маму четырьмя внуками и, приезжая в Тбилиси, нередко останавливалась у маминой подруги. Естественно, расспрашивала я и о футуристах. Софья Михайловна рассказала, что Татьяна Вечорка была увлечена А. Кручёных, чего она сама понять не могла, а Нина Николаевна вспоминала, как всегда голодный Кручёных приходил обедать к её далёкой от поэзии сестре, у которой всегда имелась сытная еда. Про литературное творчество мужа Софьи Михайловны я тогда не знала, да и услышав, что он пишет стихи, не сразу ими заинтересовалась. Дмитрий Петрович Гордеев, муж Нины Николаевны, привлёк меня тем, что печатал в журнале “Ars” обзоры деятельности футуристов в Грузии, а сам был братом харьковского поэта-футуриста Богдана Божидара. Друзья Нины Николаевны рассказывали мне, что в 1937 году Дмитрия Петровича арестовали. Нина Николаевна написала письмо вождю и случилось чудо. Его вернули домой с этапа.

У каждой из подруг была главная история юности. Софья Михайловна училась в Петрограде на Бестужевских курсах и влюбилась в Александра Блока. Старалась бывать на всех его поэтических вечерах. Написала поэту письмо и послала ему свои стихи. Правда, о своих стихах она никогда не вспоминала, а говорила, что Блоку послала стихи её сестра. Однако, как теперь известно, стихи Софьи Михайловой также сохранились в архиве поэта. Нина Николаевна в отроческие годы увлеклась эсеровским движением настолько, что в 1909 году её посадили за хранение нелегальной литературы. В камере вместе с ней сидели меньшевички и большевичка, которой угрожала каторга. Большевичке прислали записку с планом побега. Записку обнаружила надзирательница. Заключённых стали стыдить. Нина Николаевна, страдавшая от рождения сильнейшей близорукостью, попросила показать ей записку. Выхватила бумажку из рук начальницы и тут же проглотила. За такую дерзость всю камеру лишили передач. В знак протеста политические заявили, что не будут пить кипячёную воду и умрут от холеры. Протест подействовал, и через неделю запрет на передачи был снят.