Событие - [9]

Приближалась середина декабря.

Мои платья становились тесными в груди и бедрах, я чувствовала себя тяжелой, но токсикоз прекратился. Порой я даже забывала, что нахожусь на втором месяце беременности. Возможно, из-за того, что сознание, стремясь заглушить ужас от неизбежно приближающегося срока, само отгораживается от будущего, многие девушки и пропускают целые недели, даже месяцы своей беременности, и так до самого конца. Я лежала на кровати, зимнее солнце светило в окно, я слушала «Бранденбургские концерты», совсем как год тому назад. Казалось, в моей жизни ничего не изменилось.

Запись в дневнике: «Ощущение, что моя беременность – только условность; но я трогаю свой живот, и оно там. Так что воображать уже нечего. Если не вмешиваться, в следующем июле из меня извлекут ребенка. Но я его не чувствую».

Дней за десять до Рождества, когда я уже на это не надеялась, в дверь моей комнаты постучала Л.Б. Она встретила на улице Жана Т., и тот сказал, что я хочу с ней увидеться. Она по-прежнему носила толстые очки в черной оправе, которые придавали ей суровый вид. Она улыбнулась мне. Мы сели на мою кровать. Она дала мне адрес женщины, к которой обращалась сама. Это была санитарка средних лет, работала в больнице. Мадам П.-Р., тупик Кардинет, XVII округ Парижа. Было забавно увидеть слово «тупик» – завершающий штрих в романтическо-жутком образе подпольной акушерки. Л.Б. уточнила, что тупик Кардинет выходит на большую улицу Кардинет. Я не знала Парижа, и это название ни о чем мне не говорило, разве что о ювелирном магазине «Комтуар Кардинет», который каждый день рекламировали по радио. Л.Б спокойно и даже весело рассказала мне, как действует мадам П.-Р.: с помощью расширителя вводит зонд в шейку матки, а потом надо просто дождаться выкидыша. Женщина она серьезная и чистоплотная, все инструменты кипятит. Впрочем, кипяток не полностью уничтожает микробов, и у самой Л.Б. началось заражение крови. Но со мной этого не произойдет, надо просто сразу же, под любым предлогом получить у врача рецепт на антибиотики. Я сказала, что у меня уже есть рецепт на пенициллин. Казалось, всё было просто и надежно – в конце концов, Л.Б. прошла через это, а теперь сидела передо мной живая и здоровая. Мадам П.-Р. брала четыреста франков[1]. Л.Б. сама предложила мне взаймы. Адрес и деньги – это всё, что мне было нужно в тот момент.

(Я даю лишь инициалы первой из женщин, которые, сменяя друг друга, сопровождали меня на этом пути. Их знания, действия и решения помогли мне лучшим образом выдержать это испытание. Хотела бы я написать здесь ее фамилию и прекрасное символичное имя, данное ей родителями, беженцами из франкистской Испании. Но то, что подталкивает меня это сделать – желание заявить о ценности реального существования Л.Б., – одновременно и останавливает меня. Я не имею права в одностороннем порядке использовать свою власть, чтобы выставить на всеобщее обозрение Л.Б., реально существующую, живую (как подсказывает мне справочник) женщину, которая совершенно справедливо сможет поставить мне на вид, что «ни о чем таком меня не просила».

В прошлое воскресенье я возвращалась с нормандского побережья и решила заехать в Руан. Я прошлась по улице Гро-Орлож до собора. Села за столик на веранде в новом торговом комплексе «Эспас дю Пале». История, которую я рассказываю, заставляла меня постоянно думать о шестидесятых годах, но в центре этого проглоченного, закрашенного города ничто не напоминало мне о тех временах. Был лишь один способ туда вернуться, с большим трудом: абстрагироваться, смыть с города краски, вернуть стенам их мрачный, угрюмый цвет, а пешеходным улицам – машины.

Я разглядывала прохожих. Возможно, среди них, как на картинках, где надо найти персонажей среди линий, был кто-то из студентов 1963 года. Я так ясно вижу их, когда пишу, а в жизни узнать не могу. За соседним столиком сидела красивая темноволосая девушка со смуглой кожей и маленькими пухлыми губами. Она показалась мне похожей на Л.Б. Было приятно представить, что это ее дочь.)

Уехать на Центральный массив, встретиться с П., который явно не горел желанием снова меня видеть, потратить часть денег, необходимых для аборта, было совершенно безрассудно. Но я никогда еще не занималась зимним спортом, и мне очень нужна была «отсрочка», прежде чем отправиться в тупик Кардинет в XVII округе Парижа.

Я смотрю план Мон-Дор в путеводителе Мишлен, читаю названия улиц: Мейнадье, Сидуан-Аполлинер, Монлозье, улица Капитен-Шазотт, площадь Пантеон и так далее. Я обнаруживаю, что город пересекает река Дордонь и что там есть водолечебница. Словно я никогда там не бывала.

Записи в дневнике: «танцуем в „Казино“» – «идем в „Ля Таннери“» – «вчера вечером были в „Ля Гранж“». Но я не помню ничего, кроме снега и людного кафе, где мы засиживались вечерами, а из музыкального автомата доносилась песня «Будь у меня молоток, это было бы счастье».

Я помню ссоры и слезы, но не помню слов. Сложно понять, кем был для меня П. в тот момент, чего я от него хотела. Возможно, чтобы он увидел жертву, даже «доказательство любви» в моем аборте, хотя на самом деле я решилась на него только исходя из собственного желания и интересов.