Собрание стихотворений - [5]

И осталась лишь фраза: «Послушайте, маленький,

Можно мне Вас тихонько любить?»

1916

Крым

Злые духи

Я опять посылаю письмо и тихонько целую страницы

И, открыв Ваши злые духи, я вдыхаю их сладостный хмель.

И тогда мне так ясно видны эти черные тонкие птицы,

Что летят из флакона — на юг, из флакона «Nuit de Noёl».

Скоро будет весна. И Венеции юные скрипки

Распоют Вашу грусть, растанцуют тоску и печаль,

И тогда станут легче грехи и светлей голубые ошибки.

Не жалейте весной поцелуев, когда зацветает миндаль.

Обо мне не грустите, мой друг. Я озябшая хмурая птица.

Мой хозяин — жестокий шарманщик — меня заставляет плясать.

Вынимая билетики счастья, я смотрю в несчастливые лица,

И под вечные стоны шарманки мне мучительно хочется спать.

Скоро будет весна. Солнце высушит мерзкую слякоть,

И в полях расцветут первоцветы, фиалки и сны…

Только нам до весны не допеть, только нам до весны не доплакать:

Мы с шарманкой измокли, устали и уже безнадежно больны.

Я опять посылаю письмо и тихонько целую страницы.

Не сердитесь за грустный конец и за слов моих горестных хмель.

Это все Ваши злые духи. Это черные мысли как птицы,

Что летят из флакона — на юг, из флакона «Nuit de Noёl».

1925

x x х

И в хаосе этого страшного мира,

Под бешеный вихрь огня

Проносится огромный, истрепанный том Шекспира

И только маленький томик — меня…

Иная песня

Скоро день начнется,

И конец ночам,

И душа вернется

К милым берегам

Птицей, что устала

Петь в чужом краю

И, вернувшись, вдруг узнала

Родину свою.

Много спел я песен,

Сказок и баллад,

Только не был весел

Их печальный лад.

Но не будет в мире

Песни той звончей,

Что спою теперь я милой

Родине своей.

А настанет время

И прикажет Мать

Всунуть ногу в стремя

Иль винтовку взять,

Я не затоскую,

Слезы не пролью,

Я совсем, совсем иную

Песню запою.

И моя винтовка

Или пулемет,

Верьте, так же ловко

Песню ту споет.

Перед этой песней

Враг не устоит.

Всем уже давно известно,

Как она звучит.

И за все ошибки

Расплачусь я с ней,-

Жизнь свою отдав с улыбкой

Родине своей.

1943

Ирине Строцци

Насмешница моя, лукавый рыжий мальчик,

Мой нежный враг, мой беспощадный друг,

Я так влюблен в Ваш узкий длинный пальчик,

И лунное кольцо, и кисти бледных рук,

И глаз пленительных лукавые расстрелы,

И рта порочного изысканный размер,

И прямо в сердце мне направленные стрелы,

Мой падший Ангел из «Фоли Бержер».

А сколько хитрости, упрямства и искусства,

Чтоб только как-нибудь подальше от меня

Запрятать возникающее чувство,

Которое идет, ликуя и звеня.

Я верю в силу чувств. И не спешу с победой.

Любовь — давление в сто тысяч атмосфер,

Как там ни говори, что там не проповедуй,

Мой падший Ангел из «Фоли Бержер».

1934

Париж

Испано-Суиза

(Шарж на западную кинозвезду)

Ах сегодня весна Боттичелли!

Вы во власти весеннего бриза,

Вас баюкает в мягкой качели

Голубая Испано-Суиза.

Вы — царица экрана и моды,

Вы пушисты, светлы и нахальны,

Ваши платья — надменно-печальны,

Ваши жесты смелы от природы.

Вам противны красивые морды,

От которых тошнит на экране,

И для Вас все лакеи и лорды

Перепутались в кинотумане.

Идеал Ваших грез — Квазимодо.

А пока его нет. Вы — весталка.

Как обидно, и больно, и жалко —

Полюбить неживого урода!

Измельчал современный мужчина,

Стал таким заурядным и пресным,

А герой фабрикуется в кино,

И рецепты Вам точно известны.

Лучше всех был Раджа из Кашмира,

Что прислал золотых парадизов,

Только он в санаторьях Каира

Умирает от Ваших капризов…

И мне жаль, что на тысячи метров

И любви, и восторгов, и страсти,

Не найдется у Вас сантиметра

Настоящего, личного счастья.

Но сегодня Весна беспечальна,

Как и все Ваши кинокапризы.

И летит напряженно и дальне

Голубая Испано-Суиза!

1928

x x х

Каждый тонет — как желает.

Каждый гибнет — как умеет.

Или просто умирает.

Как мечтает, как посмеет.

Мы с тобою гибнем разно.

Несогласно, несозвучно,

Безысходно, безобразно,

Беспощадно, зло и скучно.

Как из колдовского круга

Нам уйти, великий Боже,

Если больше друг без друга

Жить на свете мы не можем?

Шанхай

1940

x x х

Как жаль, что с годами уходит

Чудесный мой песенный дар.

Как жаль, что в крови уж не бродит

Весенний влюбленный угар.

И вот, когда должно и надо

Весь мир своей песней будить,

Какого-то сладкого яда

Уже не хватает в груди…

И только в забытом мотиве,

Уже бесконечно чужом,

В огромной, как век, перспективе

Мне прошлое машет крылом.

1950-е

x x х

Какой ценой Вы победили.

Какой неслыханной ценой!

Какую Вы любовь убили.

Какое солнце погасили

В своей душе полуживой!

И как Вам страшно, друг мой дальний,

Как одиноко, как темно!

Гудит оркестр. Напев банальный

Стучится в сердце, как в окно.

Что может быть любви печальней?

И Ваши очи… Ваши очи

Смертельно раненной любви,

И все мои глухие ночи,

И дни все тише, все короче…

О сердце, сердце, не зови!

Мне все равно. Вы все убили.

Я не живу. Я не живой…

Какой ценой Вы победили,

Какой неслыханной ценой!

1940

Кинокумир

Она долго понять не умела,

Кто он — апостол, артист или клоун?

А потом решила: «Какое мне дело?»

И пришла к нему ночью.

Он был очарован.

Отдавался он страсти

С искусством актера.

Хотя под конец и проснулся в нем клоун,

Апостолом стал после рюмки ликера…

А потом… заснул! Он был избалован.

И тогда стало скучно. Она разгадала,

Что он не апостол, не артист и не клоун,

Что просто кривлялся душой как попало