Собрание стихотворений - [8]

Шрифт
Интервал

Поцеловал он меня.
Дрожало пламя свечи,
Я плакала от любви.
– На лестнице не стучи,
Горничной не зови!
Прощай… Для тебя, о тебе,
До гроба, везде и всегда…
По водосточной трубе
Шумно бежала вода.
Ему я глядела вслед,
На низком сидя окне…
…Мне было пятнадцать лет,
И это приснилось мне…

«Каждый дом меня как-будто знает…»

Каждый дом меня как-будто знает.
Окна так приветливо глядят.
Вот тот крайний чуть-ли не кивает,
Чуть-ли не кричит мне: Как я рад!
Здравствуйте. Что вас давно не видно?
Не ходили вы четыре дня.
А я весь облез, мне так обидно,
Хоть бы вы покрасили меня.
Две усталые, худые клячи
Катафалк потрепанный везут.
Кланяюсь. Желаю им удачи.
Да какая уж удача тут!
Медленно встает луна большая,
Так по петербургски голуба,
И спешат прохожие, не зная,
До чего трагична их судьба.

«Теперь уж скоро мы приедем…»

– Теперь уж скоро мы приедем,
Над белой дачей вспыхнет флаг.
И всем соседкам и соседям,
И всем лисицам и медведям
Известен будет каждый шаг.
Безвыездно на белой даче
Мы проживем за годом год.
Не будем рады мы удаче,
Да ведь она и не придет.
Но ты не слушаешь, ты плачешь,
По-детски открывая рот…

«Как неподвижна в зеркале луна…»

Как неподвижна в зеркале луна,
Как будто в зеркало вросла она.
А под луной печальное лицо,
На пальце обручальное кольцо.
В гостиной плачет младшая сестра:
От этой свадьбы ей не ждать добра.
– О чем ты, Ася? Отчего не спишь?
– Ах, Зоя, увези меня в Париж!
За окнами осенний сад дрожит,
На чердаке крысиный яд лежит.
Игру разыгрывают две сестры,
Но ни одной не выиграть игры.
На свадьбе пировали, пили мед,
Он тек и тек, не попадая в рот.
Год жизни Зоиной. Последний год.

«Облокотясь на бархат ложи…»

Облокотясь на бархат ложи,
Закутанная в шелк и газ,
Она, в изнеможеньи дрожи,
Со сцены не сводила глаз.
На сцене пели, танцевали
Ее любовь, ее судьбу,
Мечты и свечи оплывали,
Бесцельно жизнь неслась в трубу,
Пока блаженный сумрак сцены
Не озарил пожар сердец
И призрак счастья… Но измены
Простить нельзя. Всему конец.
Нравоучительно, как в басне,
Любовь кончается бедой…
– Гори, гори, звезда, и гасни
Над театральной ерундой!

«В руках жасминовый букет…»

В руках жасминовый букет
И взгляд невинно-удивленный,
И волосы, как лунный свет,
Косым пробором разделенный.
Сквозь тюлевый туман фаты
Девическое восхищенье…
Но неужели это ты,
А не твое изображенье
На полотне за гранью лет,
В поблекшем золоте багета,
Воображаемый портрет,
«Банальная мечта поэта»?

«Летала, летала ворона…»

Летала, летала ворона.
Долетела до широкого Дона,
А в Дону кровавая вода
Не идут на водопой стада,
И в лесу кукует не кукушка,
А грохочет зенитная пушка.
Через Дон наводят мосты
И звенят топоры и пилы,
Зеленеют братские могилы,
На могилах безымянные кресты…
А вороне какое дело —
Вильнула хвостом и домой улетела.

«Угли краснели в камине…»

Угли краснели в камине,
В комнате стало темно…
Все это было в Берлине,
Все это было давно.
И никогда я не знала,
Что у него за дела,
Сам он рассказывал мало,
Спрашивать я не могла.
Вечно любовь и тревога…
Страшно мне? Нет, ничего.
Ночью просила я Бога,
Чтоб не убили его.
И уезжая кататься
В автомобиле, одна,
Я не могла улыбаться
Встречным друзьям из окна.

«Серебряной ночью средь шумного бала…»

Серебряной ночью средь шумного бала,
Серебряной ночью на шумном; балу,
Ты веер в волненьи к груди прижимала,
Предчувствуя встречу к добру или злу.
Средь шумного бала серебряной ночью
Из музыки, роз и бокалов до дна,
Как там на Кавказе когда-то, как в Сочи
Волшебно и нежно возникла весна.
Серебряной ночью средь шумного бала
Кружилась весна на зеркальном полу,
И вот эмигрантской печали не стало,
И вот полудетское счастье сначала,
Как в громе мазурки на первом балу,
Как там на Кавказе когда-то, как в Сочи
Средь шумного бала серебряной ночью…

«Далеко за арктическим кругом…»

Далеко за арктическим кругом,
Распластав поудобней хвосты,
Рассуждали тюлени друг с другом,
Называя друг друга на ты.
Согласились разумно тюлени:
Жизнь спокойна, сытна, весела
И полна восхитительной лени,
Много холода, мала тепла,
Ни надежд, ни пустых сожалений.
Жизнь от века такою была…
А про ландыши, вешнее таянье,
Исступленное счастье, отчаянье
Сумасшедшая чайка врала,
Перед тем, как на льду умерла.
1950

«За окном сухие ветки…»

За окном сухие ветки,
Ощущенье белки в клетке.
Может быть я, как и все,
Просто белка в колесе?
И тогда мечтать не в праве
Я о баснословной славе?
Слава, все равно, придет,
Не сейчас, так через год.
1950.

«Клочья света, обрывки тепла…»

Клочья света, обрывки тепла,
Золоченой листвы фалбала,
Сад в муаровой шумной одежде,
Легкомысленно верит надежде,
Что не будет от осени зла,
Что она как весна весела.
Вспоминаю насколько я прежде
Рассудительней, старше была
И насколько печальней жила.
1950.

«Банальнее банального…»

Банальнее банального,
Печальнее печального,
Умильнее умильного,
Под гром оркестра бального,
А дальше право сильного,
Без разговора дальнего.
А там совсем банальщина,
Шампанское, цыганщина.
Банальнее банального,
«Прости» свистка вокзального,
Печальнее печального,
В купэ вагона спального,
В ночи с огнями встречными,
С цветами подвенечными,
Железа бормотание
«В Ис-панию, в Ис-панию»…

«В белом дыму паровоза…»

В белом дыму паровоза,
Возле вагонных колес,
Были улыбки и розы,
Не было правды и слёз.
Так в этот час расставанья,

Еще от автора Ирина Владимировна Одоевцева
На берегах Невы

В потоке литературных свидетельств, помогающих понять и осмыслить феноменальный расцвет русской культуры в начале XX века, воспоминания поэтессы Ирины Одоевцевой, несомненно, занимают свое особое, оригинальное место.Она с истинным поэтическим даром рассказывает о том, какую роль в жизни революционного Петрограда занимал «Цех поэтов», дает живые образы своих старших наставников в поэзии Н.Гумилева, О.Мандельштама, А.Белого, Георгия Иванова и многих других, с кем тесно была переплетена ее судьба.В качестве приложения в книге пачатается несколько стихотворений И.Одоевцевой.


Зеркало. Избранная проза

Сборник художественной прозы Ирины Одоевцевой включает ранее не издававшиеся в России и не переиздававшиеся за рубежом романы и рассказы, написанные в 1920–30-е гг. в парижской эмиграции, вступительную статью о жизни и творчестве писательницы и комментарии. В приложении публикуются критические отзывы современников о романах Одоевцевой (Г.Газданова, В.Набокова, В.Яновского и др.). Предлагаемые произведения, пользовавшиеся успехом у русских и иностранных читателей, внесли особую интонацию в литературу русской эмиграции.


На берегах Сены

В книге «На берегах Сены» И. Одоевцева рассказывает о своих встречах с представителями русской литературной и художественной интеллигенции, в основном унесенной волной эмиграции в годы гражданской войны в Европу.Имена И. Бунина, И. Северянина, К. Бальмонта, З. Гиппиус и Д. Мережковского и менее известные Ю. Терапиано, Я. Горбова, Б. Поплавского заинтересуют читателя.Любопытны эпизоды встреч в Берлине и Париже с приезжавшими туда В. Маяковским, С. Есениным, И. Эренбургом, К. Симоновым.Несомненно, интересен для читателя рассказ о жизни и быте «русских за границей».


Письма Георгия Адамовича Ирине Одоевцевой (1958-1965)

Из книги Диаспора : Новые материалы. Выпуск V. «ВЕРНОЙ ДРУЖБЕ ГЛУБОКИЙ ПОКЛОН» . Письма Георгия Адамовича Ирине Одоевцевой (1958-1965). С. 558-608.


Стихи. Избранное

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


«…Я не имею отношения к Серебряному веку…»: Письма И.В. Одоевцевой В.Ф. Маркову (1956-1975)

Переписка с Одоевцевой возникла у В.Ф. Маркова как своеобразное приложение к переписке с Г.В. Ивановым, которую он завязал в октябре 1955 г. С февраля 1956 г. Маркову начинает писать и Одоевцева, причем переписка с разной степенью интенсивности ведется на протяжении двадцати лет, особенно активно в 1956–1961 гг.В письмах обсуждается вся послевоенная литературная жизнь, причем зачастую из первых рук. Конечно, наибольший интерес представляют особенности последних лет жизни Г.В. Иванова. В этом отношении данная публикация — одна из самых крупных и подробных.Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг.