Собрание стихотворений - [38]

Трепещущая сень.

Июль 1910

x x x

Над алтарем дымящихся зыбей

Приносит жертву кроткий бог морей.

Глухое море, как вино, кипит.

Над морем солнце, как орел, дрожит,

И только стелется морской туман,

И раздается тишины тимпан;

И только небо сердцем голубым

Усыновляет моря белый дым.

И шире океан, когда уснул,

И, сдержанный, величественней гул;

И в небесах, торжествен и тяжел,

Как из металла вылитый орел.

Не позднее июня 1910

x x x

Когда укор колоколов

Нахлынет с древних колоколен,

И самый воздух гулом болен,

И нету ни молитв, ни слов -

Я уничтожен, заглушен.

Вино, и крепче и тяжеле

Сердечного коснулось хмеля -

И снова я не утолен.

Я не хочу моих святынь,

Мои обеты я нарушу -

И мне переполняет душу

Неизъяснимая полынь.

Не позднее 5 августа 1910

x x x

Мне стало страшно жизнь отжить -

И с дерева, как лист, отпрянуть,

И ничего не полюбить,

И безымянным камнем кануть;

И в пустоте, как на кресте,

Живую душу распиная,

Как Моисей на высоте,

Исчезнуть в облаке Синая.

И я слежу -- со всем живым

Меня связующие нити,

И бытия узорный дым

На мраморной сличаю плите;

И содроганья теплых птиц

Улавливаю через сети,

И с истлевающих страниц

Притягиваю прах столетий.

Не позднее 5 августа 1910

x x x

Я вижу каменное небо

Над тусклой паутиной вод.

В тисках постылого Эреба

Душа томительно живет.

Я понимаю этот ужас

И постигаю эту связь:

И небо падает, не рушась,

И море плещет, не пенясь.

О, крылья, бледные химеры

На грубом золоте песка,

И паруса трилистник серый,

Распятый, как моя тоска!

Не позднее 5 августа 1910

x x x

Листьев сочувственный шорох

Угадывать сердцем привык,

В темных читаю узорах

Смиренного сердца язык.

Верные, четкие мысли -

Прозрачная, строгая ткань...

Острые листья исчисли -

Словами играть перестань.

К высям просвета какого

Уходит твой лиственный шум -

Темное дерево слова,

Ослепшее дерево дум?

Май 1910, Гельсингфорс

x x x

Вечер нежный. Сумрак важный.

Гул за гулом. Вал за валом.

И в лицо нам ветер влажный

Бьет соленым покрывалом.

Все погасло. Все смешалось.

Волны берегом хмелели.

В нас вошла слепая радость -

И сердца отяжелели.

Оглушил нас хаос темный,

Одурманил воздух пьяный,

Убаюкал хор огромный:

Флейты, лютни и тимпаны...

Не позднее 5 августа 1910

x x x

С. П. Каблукову

Убиты медью вечерней

И сломаны венчики слов.

И тело требует терний,

И вера -- безумных цветов.

Упасть на древние плиты

И к страстному Богу воззвать,

И знать, что молитвой слиты

Все чувства в одну благодать!

Растет прилив славословий -

И вновь, в ожиданьи конца,

Вином божественной крови

Его -- тяжелеют сердца;

И храм, как корабль огромный,

Несется в пучине веков.

И парус духа бездомный

Все ветры изведать готов.

Июль 1910, Ганге

x x x

С. П. Каблукову

........................

Я помню берег вековой

И скал глубокие морщины,

Где, покрывая шум морской,

Ваш раздавался голос львиный.

И Ваши бледные черты

И, в острых взорах византийца,

Огонь духовной красоты -

Запомнятся и будут сниться.

Вы чувствовали тайны нить,

Вы чуяли рожденье слова...

Лишь тот умеет похвалить,

Чье осуждение сурово.

Август 1910, Берлин

x x x

Как облаком сердце одето

И камнем прикинулась плоть,

Пока назначенье поэта

Ему не откроет Господь:

Какая-то страсть налетела,

Какая-то тяжесть жива;

И призраки требуют тела,

И плоти причастны слова.

Как женщины, жаждут предметы,

Как ласки, заветных имен.

Но тайные ловит приметы

Поэт, в темноту погружен.

Он ждет сокровенного знака,

На песнь, как на подвиг, готов:

И дышит таинственность брака

В простом сочетании слов.

Не позднее 5 августа 1910

x x x

Неумолимые слова...

Окаменела Иудея,

И, с каждым мигом тяжелея,

Его поникла голова.

Стояли воины кругом

На страже стынущего тела;

Как венчик, голова висела

На стебле тонком и чужом.

И царствовал, и никнул Он,

Как лилия в родимый омут,

И глубина, где стебли тонут,

Торжествовала свой закон.

Август 1910, Целендорф

x x x

В самом себе, как змей, таясь,

Вокруг себя, как плющ, виясь,-

Я подымаюсь над собою:

Себя хочу, к себе лечу,

Крылами темными плещу,

Расширенными над водою;

И, как испуганный орел,

Вернувшись, больше не нашел

Гнезда, сорвавшегося в бездну,-

Омоюсь молнии огнем

И, заклиная тяжкий гром,

В холодном облаке исчезну!

Август 1910, Берлин

Змей

Осенний сумрак -- ржавое железо

Скрипит, поет и разъедает плоть...

Что весь соблазн и все богатства Креза

Пред лезвием твоей тоски, Господь!

Я как змеей танцующей измучен

И перед ней, тоскуя, трепещу,

Я не хочу души своей излучин,

И разума, и Музы не хочу.

Достаточно лукавых отрицаний

Распутывать извилистый клубок;

Нет стройных слов для жалоб и признаний,

И кубок мой тяжел и неглубок.

К чему дышать? На жестких камнях пляшет

Больной удав, свиваясь и клубясь;

Качается, и тело опояшет,

И падает, внезапно утомясь.

И бесполезно, накануне казни,

Видением и пеньем потрясен,

Я слушаю, как узник, без боязни

Железа визг и ветра темный стон.

1910

x x x

В изголовьи Черное Распятье,

В сердце жар, и в мыслях пустота,-

И ложится тонкое проклятье -

Пыльный след на дерево Креста.

Ах, зачем на стеклах дым морозный

Так похож на мозаичный сон!

Ах, зачем молчанья голос грозный

Безнадежной негой растворен!