Собрание стихотворений - [10]

Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни

Сторожа и собаки,-- идешь, никого не заметишь.

Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни.

Далеко в шалаше голоса -- не поймешь, не ответишь.

После чаю мы вышли в огромный коричневый сад,

Как ресницы на окнах опущены темные шторы.

Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград,

Где воздушным стеклом обливаются сонные горы.

Я сказал: виноград, как старинная битва, живет,

Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке;

В каменистой Тавриде наука Эллады -- и вот

Золотых десятин благородные, ржавые грядки.

Ну, а в комнате белой, как прялка, стоит тишина,

Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала.

Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена,-

Не Елена -- другая,-- как долго она вышивала?

Золотое руно, где же ты, золотое руно?

Всю дорогу шумели морские тяжелые волны,

И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,

Одиссей возвратился, пространством и временем полный.

11 августа 1917, Алушта

Меганом

Еще далеко асфоделей

Прозрачно-серая весна.

Пока еще на самом деле

Шуршит песок, кипит волна.

Но здесь душа моя вступает,

Как Персефона, в легкий круг,

И в царстве мертвых не бывает

Прелестных загорелых рук.

Зачем же лодке доверяем

Мы тяжесть урны гробовой

И праздник черных роз свершаем

Над аметистовой водой?

Туда душа моя стремится,

За мыс туманный Меганом,

И черный парус возвратится

Оттуда после похорон.

Как быстро тучи пробегают

Неосвещенною грядой,

И хлопья черных роз летают

Под этой ветряной луной.

И, птица смерти и рыданья,

Влачится траурной каймой

Огромный флаг воспоминанья

За кипарисною кормой.

И раскрывается с шуршаньем

Печальный веер прошлых лет,-

Туда, где с темным содроганьем

В песок зарылся амулет,

Туда душа моя стремится,

За мыс туманный Меганом,

И черный парус возвратится

Оттуда после похорон!

16 августа 1917, Алушта

x x x

А. В. Карташеву

Среди священников левитом молодым

На страже утренней он долго оставался.

Ночь иудейская сгущалася над ним,

И храм разрушенный угрюмо созидался.

Он говорил: небес тревожна желтизна!

Уж над Евфратом ночь: бегите, иереи!

А старцы думали: не наша в том вина -

Се черно-желтый свет, се радость Иудеи!

Он с нами был, когда на берегу ручья

Мы в драгоценный лен Субботу пеленали

И семисвещником тяжелым освещали

Ерусалима ночь и чад небытия.

1917

x x x

Когда на площадях и в тишине келейной

Мы сходим медленно с ума,

Холодного и чистого рейнвейна

Предложит нам жестокая зима.

В серебряном ведре нам предлагает стужа

Валгаллы белое вино,

И светлый образ северного мужа

Напоминает нам оно.

Но северные скальды грубы,

Не знают радостей игры,

И северным дружинам любы

Янтарь, пожары и пиры.

Им только снится воздух юга -

Чужого неба волшебство,-

И все-таки упрямая подруга

Откажется попробовать его.

Декабрь 1917

Кассандре

Я не искал в цветущие мгновенья

Твоих, Кассандра, губ, твоих, Кассандра, глаз,

Но в декабре -- торжественное бденье -

Воспоминанье мучит нас!

И в декабре семнадцатого года

Все потеряли мы, любя:

Один ограблен волею народа,

Другой ограбил сам себя...

Но, если эта жизнь -- необходимость бреда

И корабельный лес -- высокие дома,-

Лети, безрукая победа -

Гиперборейская чума!

На площади с броневиками

Я вижу человека: он

Волков горящими пугает головнями:

Свобода, равенство, закон!

Касатка милая, Кассандра,

Ты стонешь, ты горишь -- зачем

Сияло солнце Александра,

Сто лет назад, сияло всем?

Когда-нибудь в столице шалой,

На скифском празднике, на берегу Невы,

При звуках омерзительного бала

Сорвут платок с прекрасной головы...

Декабрь 1917

x x x

Du, Doppelgaenger, du, bleicher Geselle!..1

В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа.

Нам пели Шуберта -- родная колыбель!

Шумела мельница, и в песнях урагана

Смеялся музыки голубоглазый хмель!

Старинной песни мир -- коричневый, зеленый,

Но только вечно-молодой,

Где соловьиных лип рокочущие кроны

С безумной яростью качает царь лесной.

И сила страшная ночного возвращенья -

Та песня дикая, как черное вино:

Это двойник -- пустое привиденье -

Бессмысленно глядит в холодное окно!

Январь 1918

1 О, мой двойник, о, мой бледный собрат!.. Г. Гейне (нем.).

x x x

Твое чудесное произношенье -

Горячий посвист хищных птиц;

Скажу ль: живое впечатленье

Каких-то шелковых зарниц.

"Что" -- голова отяжелела.

"Цо" -- это я тебя зову!

И далеко прошелестело:

-- Я тоже на земле живу.

Пусть говорят: любовь крылата,-

Смерть окрыленнее стократ.

Еще душа борьбой объята,

А наши губы к ней летят.

И столько воздуха и шелка

И ветра в шопоте твоем,

И как слепые ночью долгой

Мы смесь бессолнечную пьем.

Начало 1918

x x x

Что поют часы-кузнечик,

Лихорадка шелестит

И шуршит сухая печка -

Это красный шелк горит.

Что зубами мыши точат

Жизни тоненькое дно,-

Это ласточка и дочка

Отвязала мой челнок,

Что на крыше дождь бормочет -

Это черный шелк горит,

Но черемуха услышит

И на дне морском простит.

Потому что смерть невинна,

И ничем нельзя помочь,

Что в горячке соловьиной

Сердце теплое еще.

Начало 1918

x x x

На страшной высоте блуждающий огонь!

Но разве так звезда мерцает?

Прозрачная звезда, блуждающий огонь,-

Твой брат, Петрополь, умирает!

На страшной высоте земные сны горят,