Собрание стихотворений - [20]

Пусть этот черный лист, в холодном храме

Летящий в прах, напомнит нам о том,

В какой студеной и прекрасной драме

Мы на земле средь зимних бурь живем.

1935

97. «Вижу потрясенный воздух…»

Вижу потрясенный воздух,

Корабли, коней из бронзы

И дубы средь синих молний.

Это — мир, жилье героев.

А сравнишь с величьем смерти:

Маленькие все людишки

И ничтожные душонки,

Может быть, и ты — не слезы,

Не отчаянье, не гибель,

А красавица пустая,

Шум муара, птичий щебет…

Мы-то думали — дыханье,

Музыка, печальный ангел,

К нам слетевший из лазури

В африканский жаркий дансинг!

Но — последняя надежда,

Что и в этом страшном мире

Есть любовь до гроба, верность,

А в твоем прекрасном теле

Спит душа и ждет бессмертья.

1935

98. «Не Бог, а жалкий червь. Комок навоза…»

Не Бог, а жалкий червь. Комок навоза,

Вздыхающий о дальних небесах.

Не небеса, а бочка водовоза,

Нелепая случайность, гибель, прах.

Влечет нас кляча в стужу ледяную,

Давя червя тяжелым колесом.

А вот поди ж, мы даже и такую

Бессмысленную жизнь блаженно пьем.

Ползет презренный червь через дорогу,

С трудом преодолев свой жалкий вес.

Еще усилие, еще немного!

Быть может, доползешь и до небес.

Но не заслуживает он презренья,

Ползущий к небу червь, несчастный брат

С капустного листа в стихотворенье

Попавший, как из огорода в сад.

1935

99-102. СТИХИ О ЕВРОПЕ

1. «Небо все ниже, чернее…»

Небо все ниже, чернее.

Все безнадежней игра.

Стихи, как свинец. Холоднее

Мрамора руки. Пора!

В игре только черные пики.

Карта Африки. В бамбуках

Там-тамы. Львиные рыки.

Восстания на островах.

Воздух полон тревоги,

Неточны рифмы, размер.

И поздно говорить о Боге,

Когда рушится мир.

2. «На светлом лице Европы…»

На светлом лице Европы —

Улыбка, печальная тень.

Летит загнанная антилопа,

Спасается в чащах олень.

Прекрасной белой рукою

Европа держит с трудом

Копье, коней и Трою —

Свой тысячелетний дом.

И страшно за участь дальних

Ее кораблей и квадриг,

За судьбы ее хрустальных

Фонтанов и книг.

Европа, средь птичьего гама

Прекрасен твой черный закат:

Так только высокие храмы

Средь бурь на ветру горят.

3. «Ты строила водопроводы…»

Ты строила водопроводы,

Дороги, арки мостов

Под клики свободных народов,

Под шум благородных дубов.

Кто ж средь римской скуки

Знал, что вот побегут

Легионы! Что виадуки,

Как легкий сон, упадут!

Не кафры, не страшный шепот

Пальм и дубов, не страх,

Не ночь, не варварский топот

На Елисейских Полях.

Страшнее: душа, сомненья,

Жажда смерти, тоска,

Муз заглушенное пенье,

Уставшая править рука.

4. «Там-тамы бубнят от гнева…»

Там-тамы бубнят от гнева.

Вращая белками глаз,

Шоколадная нежная дева

В джунглях целует нас.

Но воздух рая недвижим —

В райской черной стране,

В тиши тростниковых хижин

Мы плачем, как дети, во сне

О голубоглазой Европе,

О мраморе стройных колонн,

С глухой негритянской синкопой

Мешая арийский пэон.

Неужели затравленной лани

Никак не избегнуть пик?

Неужели средь завываний

Умолкнет тот сладкий язык,

На коем, сквозь вздохи и слезы,

Даже с грубою буквою «ы»

Мы такие стихи о розах

Писали во время чумы!..

Париж. 1932

ПЯТЬ ЧУВСТВ (1938)

103. «Не надо грузными вещами…»

Не надо грузными вещами

Загромождать свою судьбу:

Жизнь любит воздух, даже в драме,

Шум ветра, прядь волос на лбу.

Не дом, на кладбище похожий,

А палка, легкое пальто

И в чемодане желтой кожи

Веселое хозяйство то,

Что мы берем с собой в дорогу —

Весенних галстуков озон,

Из чувств — дорожную тревогу,

Из запахов — одеколон.

1935

104–106. НОВАЯ АМЕРИКА

И.В. Одоевцевой

1. «О первые знаки прекрасной и страшной эпохи…»

О первые знаки прекрасной и страшной эпохи…

О каравеллы… О желтые флаги чумы…

О под пальмой зачатая жизнь и любовные вздохи,

Пуританские громы, органы небес и псалмы.

Все в черных одеждах и шляпах. Но чист этот белый,

Как помыслы праведников, отложной воротник.

Жизнь — море. Как Ноев ковчег на волнах каравелла,

Доносится из темноты о спасении крик.

Но время течет не ручьем, а гигантским потоком.

На гибель несчастного некогда нам поглядеть.

Уже он в кипящей геенне горит с лжепророком,

И ангельских труб слышен голос — печальная медь.

Вздувается парус дыханьем из огненной пасти.

О новый Израиль! О вопль псалмопевца средь слез!

Корабль вертоградом расцвел, корабельные снасти,

Как струны давидовой арфы, как музыка гроз.

Объята вселенная страшным и дивным пожаром.

Все громче органы ревут и псалмы пуритан,

Все ближе Сион — с каждым новым небесным ударом,

Качается, как Немезиды весы, океан.

А грешник — в геенне, и мельничный жернов на вые.

Но в час торжества невозможно никак позабыть,

Как были заплаканы эти глаза голубые,

Как голос взывал из пучин о желании жить.

2. «Мир снова, как палуба в черном густом океане…»

Мир снова, как палуба в черном густом океане.

Под грохот ночных типографских свинцовых страстей

Над пальмами солнце восходит, поют пуритане,

И утренний ветер стал гимном средь лирных снастей.

Что мы покидаем навеки? Немного.

Жилище, чернильницу, несколько книг.

Что значит чернильница или берлога

В сравненье, когда расставания миг?

О это волненье на дымном вокзале,

Когда чемоданы, как бремя, несут,

О грохот багажных тележек! Из стали —

Огромные стрелки вокзальных минут.

Терзает, как червь, нашу душу сомненье.

Кто прав? Судия или ты, человек?

И в хлопанье крыльев орлиных, и в пенье