Собрание стихотворений - [17]

И расставанья глас.

1933

67. ШВЕЯ

Небесное синее зренье

Швея над иглою слепит.

В том платье ночном, как виденье,

Красавица бал посетит.

Таков уж порядок на этой

Печальной и бедной земле:

В чернилах все пальцы поэта,

У золушки руки в золе.

Красотка стучит каблучками

На скользком полу восковом,

Сапожник разводит руками

Над бедным твоим башмачком.

Не плачь — все превратно и тленно

В шумихе земной чепухи,

Кончается бал неизменно,

Забудутся рифмы, стихи.

Не все ли равно, в этой драме

Какую играем мы роль:

Оплаканы пред небесами

Сапожник и датский король.

Истлеет прелестное платье.

Увянет румянец. Глаза

Ослепнут в могиле. Объятье

Утихнет, как в небе гроза.

1932

68. ОНА

Со вздохом он целует руку,

Она сквозь слезы вдаль глядит —

На небо, на любовь, на скуку,

И ничего не говорит.

А сверху некий театральный

Волшебник сыплет не спеша

Бумажки — белый цвет миндальный.

Порхает бедная душа

В туманном мире воркованья,

Преображенном впопыхах

Под музыку, под восклицанья,

Под арию о «двух сердцах».

Но тучный господин во фраке

Ее в медвежьих лапах мнет,

Такую тонкую. Во мраке

Автомобиль глазастый ждет.

Мерещатся ей замки, залы,

Поклонник — кошелек и фрак,

А юноши-то целовали

Ей маленькую руку…

69. ЕВРОПЕЙСКАЯ ЗИМА

Зима с умиленьем

Безмолвных холмов.

С последним паденьем

Дубовых листков.

Над сельскою прозой

Сияла зима,

Над райскою розой

Чья гибель — чума.

Над Римом, над бурной

Струей ручейка,

Над хижиной курной —

Жильем бедняка.

Средь мраморной стужи

Музейных колонн

О шерсти верблюжьей

Вздыхал Аполлон.

Шел путник. Мечтаньем

Себя утешал

И пальцы дыханьем

В пути согревал.

70–71. ПО НЕБУ ПОЛУНОЧИ

1. «Все та же скука мира…»

Все та же скука мира —

Пустая мишура,

И холодок эфира

На кончике пера.

Скучны земные девы

Под музыку балов,

И райские напевы

Для них — невнятный зов.

И только белый парус

На море голубом…

И только первый ярус

В театре городском.

Все холодней и строже,

Над скукой мировой,

Сияли в черной ложе

Глаза Лопухиной.

2. «Кто знает — житель рая…»

Кто знает — житель рая —

О чем в полночный час

Он думал, не смыкая

Над рукописью глаз,

Когда сквозь сон кричали

В аулах петухи,

И в Пятигорске спали

Средь сонной чепухи?

Спасибо вам средь тесных

Ущелий за намек:

За несколько небесных

И непонятных строк,

Которых в буднях мира

Нельзя читать без слез,

Как ангел из эфира

В объятьях душу нес,

Как средь земного бала

У черного окна

Томилась и вздыхала

И плакала она.

1934

72. «Достойнее нет для поэта…»

Достойнее нет для поэта

Одежды, чем дырявый плащ —

Накидка голубого цвета

Среди зимы, ветров и чащ.

Он в этой легкой пелерине

Немного зябнет на ветру,

На мировой огромной льдине

Его знобит в большом жару.

Но даже в холоде хрустальном

Он всех на небеса зовет

И с миром грубым и реальным

Сражается, чернила льет.

Так с мельницами Дон-Кихоты

Сражались в пламени страстей,

И ветер от круговорота

Ревел средь мельничных снастей.

А Санхо-Панчо в страшном мире,

За рыцарем во всей красе,

Труся, мечтали о трактире,

О выпивке и колбасе.

1933

73. «Сквозь слезы, Офелия, ты умирала…»

Сквозь слезы, Офелия, ты умирала

И в комнате белой потом догорала.

Как все: со слезами, с мечтами о рае,

В отчаянье руки над бездной ломая.

Так роль приближалась к закату финала,

И лебеди плыли по глади канала.

И только афиша и мраморной урны

Прелестная форма напомнят средь курной

И суетной жизни о пламени тела,

В котором, как ангел, душа леденела.

Прохожий, подумай о небе за тучей,

О женских надеждах под ивой плакучей.

1933

74. ИЗ БИБЛИИ

Одно назначенье

Цветку и пчеле —

Удел искупленья

На грешной земле.

И притча: — Жил некий

В те дни человек.

Молочные реки

Текли, а у рек

Паслись в изобилье

Стада по холмам,

И мельничных крыльев

Не счесть было там.

Шли к башням Багдада

Верблюды. Был дом.

И гроздь винограда

Два мужа с трудом…

Но в сердце и в шкуре

Воловьей, как дым.

Что сталось средь бури

С тем счастьем земным?

Подохли верблюды.

Пропал виноград.

Погиб от остуды

Оливковый сад.

Дом рухнул. Пожрала

Ячмень саранча.

И буря сорвала

Хламиду с плеча.

Прикрыв еле-еле

Нору тростником,

И струпья на теле

Скребя черепком,

На куче навоза

Он жадно вздыхал.

Божественным грозам

Смиренно внимал.

75. «Душа моя, ты — чужестранка…»

Душа моя, ты — чужестранка.

С твоей ли небесной гордыней

И жить на земле, как служанка,

Быть трудолюбивой рабыней?

Ты в этом хозяйственном мире

Чужая, как роза в амбаре,

Тебя затолкали четыре

Стихии на шумном базаре.

Под фермерские разговоры

Ты знаешь, что здесь мы в темнице,

Что шорох деревьев и горы

Небес или тучность пшеницы

И весь этот мир только сцена,

Где мы кое-как разыграем

Коротенький фарс и средь тлена

И прелести хрупкой растаем.

1933

76. «Неполон мир богатых…»

Неполон мир богатых,

Не долетит до них

Ни пение пернатых,

Ни соловьиный стих,

Ни голос человека

О гибели средь гор,

Ни гибельного века

Высокий разговор.

Как жизненных трагедий

Прекрасный воздух чист!

Он к неприступной леди

Несет дубовый лист.

Кружится в страшной буре

Оторванный листок.

Обугленный в лазури,

Он падает у ног.

1933

77. ИСТОРИЯ СОЛДАТА

Служил как надо

Солдат Иван,

Краса парада,

Под барабан.

Надежда в мире

Свинцовых пчел,

Всегда в мундире,

Всегда орел.

Он даже горы

Переходил,

Он мерз в дозорах

И грязь месил.

Спал под шинелью

И грыз сухарь,

Для утешенья

Был друг шинкарь.

А в путь служивый

Клал в свой мешок

Иглу, огниво

И табачок.

Таскал, как сивка,