Собрание стихотворений - [14]

Пепел страсти лилейной

В скудной датской стране.

В тихой башне мерцает

За решеткою свет,

Узницу воспевает

У подножья поэт.

Но любви не угроза

Каменная стена,

И классически роза

Падает из окна…

Снова занавес черный

Раздвигаясь, шумит,

И маэстро проворный

Палочкою стучит,

Плещут аплодисменты,

Озаряет луна

Урны и монументы —

Жатву и семена…

Все превратно под сенью

Этих странных планет,

И, обманутый тенью,

Принимает поэт

За земную усталость

Ангелических роз

Лишь бессонницы вялость

Или туберкулез.

Но прекрасную участь

Избирал он в удел,

Если ивы плакучесть

Он воспеть не успел.

Слаще сердцебиенья

Смертным мыслей туман,

Оптики, вдохновенья

Мимолетный обман.

Как у женщин одежда,

Непонятное нам

Оставляет надежду,

Что все лучшее там.

И как на солнцепеке

Яблоки райских стран,

Розовеют и щеки

От парижских румян

И пылают в верблюжьей

Африканской жаре,

В перьях страуса, в стуже

Дансингов на заре.

Около мышеловки

Мы танцуем фокстрот,

По опасной веревке

Ходим взад и вперед.

Мраморная Венера

Станет тучной женой,

Черный ус офицера

Ей нарушит покой,

В сорок лет под глазами

Ста морщинок пунктир,

Прикрывают мехами

Холодеющий мир,

И два существованья

Вечно разделены

Этажами дыханья,

Высотою стены.

И как сладостный отдых,

Нам даны под луной

Силлабический воздух,

Строф тонических строй.

Но едва в наше время

Слышен лепет небес,

Бесполезное бремя

Для умов и телес.

Эта сладость истлеет

Угольками в золе,

Завтра ветер развеет

Листики по земле.

Так колонному строю

Пыль руин суждена,

Так великой мечтою

Караван после сна

Оставляет снаружи

(Легкий призрачный гость)

Только мусор, верблюжий

Лишь помет, пепла горсть…

В декабре иль в апреле

Мы родились, вопя,

Ты — под сенью Растрелли,

В сельском домике — я,

Все равно, дернуть нитку —

Мы рукой шевельнем,

Снимем шляпу с улыбкой

Или яду глотнем.

Мы, как марионетки,

Ходим и говорим,

Мы трепещем, как ветки,

Исчезаем, как дым,

В голубой мышеловке

Вдруг захлопнет всех нас

Лапкой бархатной ловкой,

Страшным золотом глаз.

И кончая писанье,

Автор знает и сам,

Что все ближе дыханье

К смерти и к небесам.

>>

Слышен шепот суфлера —

Райских раковин шум.

Палочка дирижера

Поднимает самум,

И колеблются ткани

Театральных небес,

Нарисованных зданий

И бесплодных древес.

И смычки, как пшеница,

В душном климате зал.

Нотный ветер страницы

Шумно перелистал,

Мы над пультом руками

Месим воздух густой,

Требуем с кулаками

Музыки неземной,

В черной зале вселенной,

В полотняной стране

Мир прекрасный, но бренный

Рушится, как во сне.

<Париж. 18–21 ноября> 1929

45. ГОРОДСКОЕ

В квадратах городской природы,

В автомобильной суете

Мечтательные пешеходы

Глядят на небо в тесноте.

На этой улице вокзальной

При электрической луне

Мы — в раковине музыкальной

Под небом розовым, на дне.

Как водоросли средь стихии,

В кругах медузных фонарей

Стоят деревья городские

В бесплодной черноте ветвей.

И в призрачном линейном гае,

В стеклянном воздухе густом

Ползут последние трамваи

В свой черный и печальный дом.

В кинематографе, в тумане,

В мерцаньи пепельных небес

Бандит и ангел — на экране,

Но скучно нам в стране чудес.

На лестнице чужого дома,

Взлетевшей в небо, как спираль,

Волнует голос незнакомый

И ниже этажом — рояль.

И в жарких дансингах нелепых,

В трамвае и в дорожных снах,

За карточным столом, в вертепах

И в подозрительных домах

Вас ищем мы в лесу хрустальном,

Руками ловим мутный дым,

В переполохе театральном

Растерянно на мир глядим.

Вы правы, страшный воздух тает.

На подрисованных глазах

Горошинами замерзают

Потоки слез… Уже в садах

И в скверах, как в огромных клетках,

Среди муниципальных роз,

Щебечут воробьи на ветках,

Кричит в предместье паровоз.

Что делать нам с любовным пеньем —

Мы странный, мы смешной народ:

Пусть с электрическим гуденьем

Вас лифт на небо унесет,

Чтоб снова мы могли в туманах

Томиться на чужой земле,

Захлебываться в океанах —

В огромной голубой петле.

Любовь предела не желает,

В разлуке тлеет, как огонь,

Щетиною не обрастает,

Просвечивает, как ладонь.

1928

46. «Как нам распутать паутину…»

Как нам распутать паутину

Тенетных козней, ловчих дел,

Как нам воспеть клыки, щетину

И лунную богиню стрел?

Здесь делать нечего амуру,

Слова теряют точный вес.

Беги, мой зверь, спасая шкуру —

Все ближе, ближе райский лес!

Но, на поляне издыхая

С зарядом меткого свинца,

В кругу заливистого лая,

Под ликование ловца

Благословляет он разлуку

С затравленным житьем своим,

Охотницы прекрасной руку

И зрения предсмертный дым.

Приволокут к стряпухам тушу,

Но и на кухонном полу

Дианы ледяную душу

Он славит, брошенный в углу.

1929

47. БАЛЕРИНЕ

В бутафорские грозы,

На балетных носках,

Улыбаясь сквозь слезы

В розовых облаках…

Леди в ложах шептались,

Плакали чудаки,

От волненья сморкались

Милые толстяки.

Но никто в черной зале

И подумать не мог,

Как жестоко в начале

Жмет стальной башмачок,

Как ты плачешь от боли

Но тихонько — в углу,

В этой горестной школе,

На горбатом полу,

В этом маленьком мире,

В полотняной стране,

В театральном зефире,

При балетной луне.

1931

48. «О чем ты плакала, душа моя…»

О чем ты плакала, душа моя,

Вздыхая за решеткой бытия,

Куда рвалась, как пленница, в слезах,

Искала выход голубой впотьмах,

В какие небеса взлетала ты

Из этой неприглядной темноты

И музыке какой внимала там,

Где ангелы и звезды по ночам,

Зачем ты возвратилась к нам опять,