Собрание стихотворений Ивана Козлова - [4]

На жертву преданный и тленью и грозам,

В котором мрачно все, лишь ветр пустынный веет,

Жить боги не хотят, а человек не смеет{14}.

* * *

Стремятся не ко мне с любовью и хвалами;

И много от сестры отстала я годами.

Душистый ли цветок мне юноша дарит —

Он мне его дает, а на сестру глядит;

Любуется ль моей младенческой красою, —

Всегда примолвит он: как я сходна с сестрою.

Увы, двенадцать раз лишь мне весна цвела!

Мне в песнях не поют, что я сердцам мила,

Что я плененных мной изменой убиваю!

Но что же – подождем, мою красу я знаю —

Я знаю: у меня, во блеске молодом,

Есть алые уста с их ровным жемчугом,

И розы на щеках, и кудри золотые,

Ресницы черные и очи голубые…

(Из Андрея Шенье){15}

Последняя пьеса, отличающаяся в подлиннике пластическою художественностию в выражении, и переведена пластически художественно. Так переводить могут только истинные таланты, которых немного бывает во всякой литературе.

Не понимаем, почему Козлов никогда не включал в собрания своих сочинений своей поэмы «Байрон», посвященной Пушкину и напечатанной в «Новостях литературы», издававшихся покойным Воейковым, 1824 (книжка десятая, стр. 85){16}. Эта поэма есть апофеоза всей жизни Байрона; в целом она не выдержана, но отличается поэтическими частностями. Вот начало этого стихотворения:

Среди Альбиона туманных холмов,

В долине, тиши обреченной,

В наследственном замке, под тенью дубов,

Певец возрастал вдохновенной.

И царская кровь в вдохновенном текла,

И золота много судьбина дала;

Но юноша гордый, прелестный

Высокого сана светлее душой;

Казну его знают вдова с сиротой

И звон его арфы чудесный.

И в бурных порывах всех чувств молодых

Всегда вольнолюбье дышало,

И острое пламя страстей роковых

В душе горделивой пылало.

Встревожен дух юный, без горя печаль

За призраком тайным влечет его вдаль —

И волны под ним зашумели!

Он арфу хватает дрожащей рукой,

Он жмет ее к сердцу с угрюмой тоской, —

Таинственно струны звенели.

Скитался он долго в восточных краях

И чудную славил природу;

Под радостным небом, в душистых лесах

Он пел угнетенным свободу.

Страданий любви исступленный певец,

Он высказал сердцу все тайны сердец,

Все буйных страстей упоенья.

То радугой блещет, то в мраке ночном

Сзывает он тени волшебным жезлом

И грозно-прелестны виденья.

И время задумчиво в песнях текло,

И дивные песни венчали

Лучами бессмертья младое чело;

Но мрака с лица не согнали.

Уныло он смотрит на свет и людей,

Он бурно жизнь отжил весною своей;

Надеждам он верить страшится.

Дум тяжких, глубоких в нем видны черты;

Кипучая бездна огня и мечты,

Душа его с горем дружится.

Это стихотворение не помещено и в новом, посмертном издании сочинений Козлова. Не понимаем также, почему ни в общем оглавлении пьес, ни при заглавии каждой пьесы отдельно не выставлено, откуда она переведена или заимствована. Кажется, стихотворение «К морю», которым начинается вторая часть, переведено Козловым из Байрона; но вот странность: первый куплет этой пьесы есть не что иное, как известная элегия Батюшкова. Сличите сами:

Элегия Батюшкова

Есть наслаждение и в дикости лесов,

Есть радость на приморском бреге,

И есть гармония в сем говоре валов,

Дробящихся в пустынном беге.

Я ближнего люблю – но ты, природа-мать,

Для сердца ты всего дороже!

С тобой, владычица, привык я забывать

И то, чем был, как был моложе,

И то, чем ныне стал под холодом годов;

Тобою в чувствах оживаю:

Их выразить душа не знает стройных слов,

И как молчать об них, не знаю.

А вот первая строфа стихотворения «К морю», кажется, переведенного Козловым из Байрона:

Отрада есть во тьме лесов дремучих,

Восторг живет на диких берегах,

Гармония слышна в волнах кипучих,

И с морем есть беседа на скалах.

Мне ближний мил, но там, в моих мечтах,

Что я теперь, что был – позабываю;

Природу я душою обнимаю,

Она милей; постичь стремлюся я

Все то, чему нет слов, но что таить нельзя.

Не одно ли это и то же?..{17}

Новое издание стихотворений Козлова не только опрятно и красиво, но даже изящно.