Собрание сочинений в трех томах. Том 2 - [76]

Войдя в дверь, сопровождаемый милиционером Незнайка очутился в светлой просторной комнате. Здесь он увидел еще одного милиционера, который сидел на круглом вертящемся стуле перед пультом управления с разными выключателями, переключателями, рубильниками, микрофонами, телефонами и громкоговорителями. Над пультом в четыре ряда были помещены пятьдесят два шаровидных телевизионных экрана, на которых, как в зеркальных шарах, отражались пятьдесят два городских перекрестка вместе с домами, движущимися машинами, пешеходами и всем, что только могло быть на улице.

Посреди комнаты висел еще один такой же шаровидный экран, но только значительно больших размеров.

Оба милиционера – и тот, который привел Незнайку, и тот, который сидел у пульта, – были одеты, как и все остальные коротышки, а чтоб было видно, что они милиционеры, которых все должны слушаться, на головах у них были блестящие медные каски, вроде как у пожарных. Тот, который сидел у пульта, был маленького роста и толстенький. Его звали Караулькин. А тот, который привел Незнайку, был длинненький и худой. Звали его Свистулькин.

Милиционер Караулькин увидел, что милиционер Свистулькин привел Незнайку, и сказал:

– А, поливальщик пришел! Вы что же это, братец, вздумали водой обливаться на улице?

– Я не обливался, – растерянно пробормотал Незнайка.

– Как – не обливался? – удивился милиционер Караулькин. – Мы ведь видели. У нас в милиции все видно. Вот попрошу вас подойти ближе.

Милиционер Свистулькин легонько подтолкнул Незнайку в спину, заставив его приблизиться к пульту с шаровидными экранами.

– Под наблюдением нашего отделения милиции находятся ровно пятьдесят два перекрестка, – сказал Караулькин. – Стоит нам взглянуть на эти пятьдесят два шарика – и мы увидим все, что творится на каждой улице. Если на маленьких шариках подробности плохо видны, мы можем включить шарик побольше.

С этими словами милиционер Караулькин повернул выключатель. Сейчас же зеркальный шар, который висел посреди комнаты, озарился изнутри таинственным голубоватым светом, и на нем стал виден перекресток с остановившимися посреди мостовой автомашинами.

– Вот видите: на углу Пряничной и Галетной улиц затор. Все движение остановилось! – укоризненно сказал Караулькин и показал рукой на шар.

Он тут же щелкнул другим выключателем, и на экране появился другой перекресток.

– На углу Сахарной и Котлетной – тоже затор, – сказал Караулькин. – Теперь долго придется ждать, пока движение восстановится. А ведь каждая машина должна куда-нибудь ехать. Из-за этих задержек нарушается нормальная жизнь города.

В это время милиционер Свистулькин посмотрел на один из малых шаровидных экранов и сказал:

– А на Восточной улице толпа не разошлась еще.

– Сейчас включим Восточную улицу, – сказал милиционер Караулькин.

Он повернул еще один выключатель – и на большом шаре появилось изображение Восточной улицы как раз в том месте, где Незнайка подрался с Пегасиком из-за шланга. Подойдя ближе к экрану, Незнайка увидел большую толпу, которая запрудила всю улицу. Впереди всех стоял Ершик и рассказывал всем, что здесь произошло.

– Что за публика у нас в городе! – поморщился Караулькин. – Так и будут теперь толпиться. Придется тебе, Свистулькин, еще раз съездить туда и попросить, чтоб они разошлись. Пусть они идут разговаривать в другое место, а толпу незачем собирать. От этого движение нарушается.

– Сейчас выполню, – согласился Свистулькин.

Он отвел Незнайку в соседнюю комнату, посреди которой стояли стол и несколько стульев, и сказал:

– Попрошу вас подождать меня здесь минуточку. Я скоро вернусь.

Захлопнув дверь, милиционер Свистулькин ушел, а милиционер Караулькин продолжал наблюдать за всеми пятьюдесятью двумя шарами с изображением перекрестков. Взглянув на большой экран, он увидел, что явившемуся на место происшествия Свистулькину удалось уговорить коротышек разойтись, и толпа начала понемногу редеть.

Добившись успеха, Свистулькин сел в машину и поехал обратно.

– Что нам теперь с задержанным делать? – спросил он, возвратившись в милицию.

– Просто даже не знаю… – пожал Караулькин плечами.

– Я тоже не знаю, – сказал Свистулькин. – Сколько лет работаю в милиции, и ни разу не было случая, чтоб прохожие водой обливались. Думаю, ему надо прочитать коротенькую нотацию и отпустить поскорей домой, а то как бы он на нас не обиделся…

– Я тоже ужасно боюсь, что он может обидеться. Отпусти его, пожалуйста, Свистулькин. Внуши ему как-нибудь поделикатней, что обливаться водой нехорошо, и попроси вежливенько извинения за то, что мы задержали его. Скажи, что это необходимо было сделать для того, чтоб толпа поскорей разошлась и восстановилось движение транспорта.

– Хорошо, – согласился Свистулькин.

– Да приведи его, кстати, сюда, я тоже попрошу извинения за то, что разговаривал с ним слишком строго.

Такой разговор между милиционерами может показаться кому-нибудь странным и даже неправдоподобным. Все понимают, что любой милиционер обязательно придумал бы для задержанного нарушителя порядка какое-нибудь хотя бы самое малое наказание и уж во всяком случае не стал бы перед ним извиняться. Однако следует учесть, что в Солнечном городе все было по-своему. Когда-то давно в Солнечном городе, как и в других городах, случалось, что некоторые коротышки вели себя плохо. Они дрались между собой, швырялись камнями и грязью, обливались водой, некоторые даже брали чужие вещи и вообще обижали друг друга. Для борьбы с такими нарушителями порядка была создана милиция, которая имела право наказывать виновных. Если кто-нибудь дразнился, показывал язык, нарушал правила уличного движения, ездил на автомобиле не там, где надо, обливался водой, плевался или дразнил собак, то милиционер обязан был сделать виновному внушение и прочитать нотацию длиной от пяти до пятидесяти минут. Чем больше была вина, тем длиннее читалась нотация. За более тяжелые провинности накладывались более строгие взыскания, например: за удар кулаком в грудь, спину, бок или по затылку полагались одни сутки ареста; за удар по лицу или по голове – двое суток ареста; за бросание камнем или удар палкой полагалось трое суток. Если в результате удара получался синяк, ссадина или царапина, то давали уже пять суток, а если шла кровь, то десять. Если кто-нибудь брал чужое, то полагалась самая большая кара – пятнадцать суток.