Собрание сочинений В. К. Арсеньева в одной книге - [364]

За тесниной, которую мы видели с высоты горы, долина расширилась. Справа по течению был обрывистый, берег, поросший редкостойной лиственницей, а слева — широкие древнеречные террасы. За ними дальше виднелись ущелья и высокие остроконечные горы. Весь ландшафт производил впечатление дикой и величественной красоты. По словам Савушки, в этих местах весной держится так много сохатых, что табуны их на белом фоне снегов кажутся большими темными пятнами. Терраса была обезлесена пожарами и теперь покрылась мелколистным березняком (плосколистная береза) двадцати — и тридцатилетнего возраста. Здесь в изобилии росла голубица обыкновенная. На ней было так много ягод, что кустарники имели синевато-сизый оттенок. Там и сям виднелись большие пятна желтых саранок с цветами величиной с большую рюмку, расположенными как канделябры.

Девятнадцатого июля мы бросили лодки и опять понесли грузы на себе.

Пусть читатель представит себе заболоченную тайгу, заваленную буреломом, и банную атмосферу, и он поймет, что значит идти в гору с тяжелыми котомками за плечами.

Чем ближе мы подходили к водораздельному хребту Сихотэ-Алиня, тем больше характер местности становился расплывчатым. Остроконечные сопки исчезли, а вместо них появились холмы со сглаженными контурами как результаты эрозии. Изменился и характер растительности. Здесь были такие же замшистые и заболоченные леса, как и в истоках реки Иоли.

В этот день произошла в тайге встреча с отрядом инженера Львова, который, пройдя по рекам Хуту и Аделами, вышел к Сихотэ-Алиню и теперь со съемкой спускался по реке Иггу на Копи, чтобы потом перебраться на реку Хади около Улема. После совместной дневки оба отряда пошли каждый по своему маршруту.

Глава шестая. В отрогах Сихотэ-Алиня

Двадцать третьего июля мы расстались с Кабановым. Вместе с больным Савушкой он спустился обратно по рекам Иггу и Копи к морю.

Самый перевал через Сихотэ-Алинь представляет собой глубокую седловину. Первый раз я перешел через него в марте 1909 года и назвал именем Русского географического общества. Севернее и южнее седловины хребет слагается из высоких гор с плоскими вершинами, покрытыми ягельной тундрой. В этих местах он имеет крутые склоны, обращенные к востоку, и пологие — к западу. Отсюда можно видеть истоки рек Гобилли (правый приток Анюя) и Аделами (приток Хуту), а на юге — истоки Копи и Самарги.

На перевале, который исчисляется в тысячу сто метров над уровнем моря, был репер[321] инженера Мазурова. Он нашел здесь мою доску с надписью «Перевал Русского географического общества. 28 марта 1909 г. В. К. Арсеньев, казак Крылов, стрелки: Марунич, Рожков, Глегола» и прибил ее к дереву на старое место. Рядом с ней, пониже, я прибил другую доску с надписью: «21 июля 1927 г. В. К. Арсеньев, А. И. Кардакое, П. Хутунка, Ф. Мулинка, А. Намукаи С. Геонка».

С вершины перевала открывался чудный вид на долину реки Цзаво, впадающей в Дынми, которая в свою очередь впадает в Анюй в среднем его течении с левой стороны. По небу ползли тяжелые тучи, они задевали за вершины Сихотэ-Алиня; на западе виднелись просветы в облаках и высокие сопки, озаренные солнцем.

Было уже поздно, когда мы начали спуск с перевала, и потому, как только нашли воду, тотчас встали биваком около старого моего астрономического пункта.

Утром меня разбудил мелкий и частый дождь, барабанивший в полотнища палатки. Надо сказать, что высоко в горах ненастная погода — явление довольно обычное. Всякое облако разряжается дождем. Вот почему на вершинах гор мы видим густой моховый покров, из которого можно выжимать воду, как из губки. В то время как внизу при морочном небе стоит сухая погода, в горах непременно идет дождь. Надо было поскорее спускаться в долину реки Иггу.

Обстановка была не из веселых. Густой туман, хвойный лес, затянутый бородатым лишайником, мох на стволах деревьев и на земле нагоняли смертную тоску. Дождь шел без перерывов, то усиливаясь, то ослабевая. Весь день мы просидели в палатках, пили чай от скуки и жевали сухари.

К утру двадцать пятого числа дождь как будто немного перестал. Тогда мы пошли вниз по ключику Сололи. В горах шумел сильный ветер, и видно было, как раскачивались деревья.

Хмурая заболоченная тайга еще некоторое время продолжалась и к западу от Сихотэ-Алиня, но все же заметно было, что лиственница опять стала вытеснять аянскую ель и пихту. Сфагновые мхи и багульник тоже остались позади. Робко, нерешительно, сначала одиночными кустами, а потом и целыми группами стали выступать ольховники (ольха кустарниковая) с темно-бурой корою и глянцовито-смолистой листвою и какой-то тальник с тонкими ланцетовидными листьями, зазубренными по краям. Я отметил в своем дневнике знакомую нам кустарниковую березу Миддендорфа и даурский рододендрон с серою корою и с мелкими темными кожистыми листочками. Там, где по руслу ручья древесная растительность была реже, пышно разросся вейник Лангсдорфа. Здесь он не достигал таких размеров, как на местах равнинных, но во всяком случае в зарослях его легко может укрыться медведь.

С переходом через Сихотэ-Алинь мы сразу попали в начало осени. Кое-где на деревьях листва уже начинала желтеть. И немудрено! Во-первых, мы были довольно высоко над уровнем моря, а во-вторых, во времени мы еще раз как бы перенеслись вперед.