Собрание сочинений в двух томах. Том 1: Стихотворения - [42]

Мировой несокрушимой славы.

Где-нибудь на стыке шумных улиц

В небольшом пыльно-зеленом сквере

Он стоял, на цоколе сутулясь,

Осужденный Данте Алигьери.

Думал он: в покое не оставят,

Мертвого потребуют на суд:

Может быть, посмертно обезглавят

Иль посмертно, может быть, сожгут.

Но в двадцатом веке, как ни странно,

Судьи поступили с ним гуманно.

Я теперь смотрю на вещи бодро:

Время наши беды утрясёт.

Доживем и мы до пересмотра

Через лет шестьсот или семьсот.

* * *

Вот мои комнаты светлые, ясные.

Окна с огромными ветками ясеня.

Ваза на столик поставлена с розами,

В гости ко мне все друзья мои позваны.

Слышно, как ветки за окнами возятся.

Только у двери ни стука, ни возгласа,

Только уж слишком светло и торжественно,

Слишком возвышенно небо развешено,

Слишком он холоден, свет этот брызнувший,

Слишком прозрачный и слишком он призрачный,

Кажется — это не розы на столике,

А над хрустальною вазою сполохи.

Ваза, и розы, и ветки за стёклами,

Небо закатное с кровоподтёками, —

Сколько простора, и света, и воздуха!

Но ни один не явился из позванных.

Я разминулся с друзьями во времени,

Где-то они за окном, за деревьями,

За океаном, за всеми закатами,

Где-то затеряны, где-то запрятаны,

Может быть, даже вас нет на земле еще,

Круглой земле между звезд зеленеющей,

Где для меня было самое высшее —

Это мгновенье и это двустишие.

Может быть, встретимся где-нибудь в воздухе

На подвесном, на приснившемся мостике,

И покачаемся по небу наискось,

Там, где осанисто плавают аисты.

* * *

Т. и А. Фесенко

Мой город грозный, город грандиозный,

Под небом звездным, сам, как небо, звёздный.

Он весь в кометах, весь он в метеорах,

И сполохов на нем навален ворох.

В прожекторах, в светящихся рекламах

Он полыхает, как волшебный замок.

И Млечный путь не возгордился чтобы,

Есть Встречный путь — ночные небоскребы!

Каскадом, звездопадом, светопадом

Автомобили мчат по автострадам.

И проносясь в автомобильном гуде,

Мы за рулем кентавры, а не люди.

Аэропланы, блещущие хромом,

Соперничают с молнией и громом,

И океанский пароход нежданно

Просвечивает четверть океана,

И входит в порт качающимся, длинным,

В пять этажей пылающим камином.

А мы всю ночь валом куда-то валим

По вертикалям и горизонталям.

В такую высь нас подымают лифты,

Откуда слышны ангелов молитвы.

Но лифтов металлические кубы

Не к ангелам несут — в ночные клубы,

Где джаз звенит на крыше небоскрёба

И негр поет с завывом и захлёбом.

Мы по ночам все выброшены вверх,

В какой-то многоцветный фейерверк

Арен, эстрад, экранов, галерей,

В мой город всех ветров и всех огней,

В мой город всех огней и всех ветров,

Где погибаем мы от катастроф…

* * *

Жил Диоген в бочке —

Битник прямой с виду.

Носил, подвязав шнурочком,

Латаную хламиду.

Лепешка да кружка воды

На камушке под рукой.

И окромя бороды —

Собственности никакой.

Простите, забыл совершенно:

Фонарь был у Диогена.

И этот чадящий снаряд

Таскал Диоген упрямый.

Что было, на мой взгляд,

Сущей саморекламой:

Дескать, народ, кумекай,

Куда это мы прём.

В поисках человека

Шествуем с фонарём.

Эх, Диоген, приятель,

Эх, Диоген, дружок!

Даром ты время тратил,

Зря фитили ты жёг!

Послушай-ка, Диоген, —

Выброси свой рентген!

Зряшным ты занят делом:

Человек не бывает целым.

Человека на сто черепков

Время ломает сразу,

А потом в теченье веков

Собирают его, как вазу.

Начнут собирать с осколка,

А этих осколков сколько?

Шел я Английским парком,

Осенью шел я мюнхенской —

И сероглазой баварке

Прямо в зрачки я плюхнулся.

Когда-нибудь вам придётся,

Искатели черепков,

Вытаскивать, как из колодца,

Меня из ее зрачков.

Бессонно сереют лица,

И без единого проблеска

Всё еще где-то длится

Ужас ночного обыска,

И всё еще под наганом

Я у стены стою.

Где? Под каким курганом

Найдут эту ночь мою?

Какою землечерпалкой

Разворошат они

Набросанные вповалку

Ночи мои и дни?

И кто-нибудь интересной

Находкою изумлён,

Скажет: смотрите, треснул

По сердцевине он!

В пазухе темной ямы

Юность найдут мою.

Разве я тот же самый

В баре нью-йоркском пью?

Лихо бокалом звякая,

Празднично пью при свечах.

Со мною поэт — гуляка,

Бабник и весельчак.

Девочка из Боготы

Смеется за нашим столом,

И годы идут, как готы,

В снегу за ночным стеклом.

Звезды в бокалы капают,

Тонут в вине сиреневом,

И кто-то уже откапывает

Нас, занесенных временем…

Куда тебе, Диоген,

С твоею коптилкой зряшной!

Попробуй, найди мой день

Вчерашний иль позавчерашний, –

День, что уже прожит

И отбыл во тьму веков.

Кто же меня сложит,

Как вазу из черепков?

ДРАКОН НАД КРЫШЕЙ

* * *

Сурово и важно

Ветки скрипят на весу.

Как деревьям не страшно

Ночью, одним, в лесу?

Валится тучи темная башня,

А им не страшно!

Птица ночная крикнет протяжно,

А им не страшно!

Ветром они ошарашены,

А им не страшно!

Только вздохнут тяжко,

Да месяц блеснет — стекляшка,

Словно смахнет слезу.

Как деревьям не страшно

Ночью, одним, в лесу?

А может — не в силах сдвинуться

И потому стоят, не бегут,

А я вот живу в гостинице,

А зачем — понять не могу.

Гостиница многоэтажна,

И мне в гостинице страшно.

Кругом какие-то темные шашни —

Страшно!

Заревом красным окно закрашено –

Страшно!

И чего я мытарюсь?

Пойду к нотариусу,

Постучу в дверь его.

Войду и скажу:

— Я хочу быть деревом!

Я хочу, чтобы было заверено,

Что такой-то, такой-то — дерево

И отказался от человеческих прав.

В зелень себя разубрав,