Собрание сочинений в десяти томах. Том 2 - [251]

Я познакомился с ним в Петрограде, когда он выскочил неожиданно на поверхности литературной богемы. Его появление было так стремительно и ярко, что несколько писателей загрустило совсем, говоря в кружках, будто толпе нужны выскочки, а не таланты. Но затем нелепая трагическая история, и его исчезновение, всех успокоила и примирила. Он был точно камень, брошенный в зазеленевшее болото. Его слава продолжалась всего одну зиму. Он был вынужден делать все глупости и окончить скверно. Пока я ограничусь только этой одной зимой, хотя и прибавлю несколько слов о далеком прошлом Егора Ивановича, все, что знаю из его же рассказов» (Архив, № 41/18).

Только по этому вступлению от автора можно строить догадки о трагическом завершении любви Абозова к Салтановой, о пути, приведшем его на скамью подсудимых.

Время действия романа «Егор Абозов» – одна из зим 1909–1912 годов – один из столичных литературных сезонов того десятилетия (1907–1917), которое, по словам М. Горького, заслуживает имени самого позорного и самого бездарного десятилетия в истории русской интеллигенции, когда подавляющая ее часть после поражения революции 1905 года пошла на поводу у реакции.

За художественной тканью романа угадывается подлинный исторический материал. Так можно усмотреть значительное сходство между вернисажем журнала «Дэлоо и той атмосферой, которая царила вокруг эстетского журнала символистов «Аполлон», начавшего выходить с октября 1909 года. (В первом номере этого журнала напечатано стихотворение «Дэлос» поэта-символиста М. Волошина.)

Описание разнузданной декадентской оргии в «Подземной клюкве» напоминает обстановку «литературных вечеров» в пристанище столичной богемы – подвале «Бродячая собака». Название петербургского ресторана «Вена», где собирались писатели, художники, артисты и меценатствующие бездельники, прозрачно заменено автором на «Париж». Постановка в Мариинском театре оперы «Орфей и Эвридика», нашумевшей декорациями художников А. Я. Головина и Л. С. Бакста, упоминается в романе почти без изменений («Орфей»), хотя фамилии художников заменены вымышленными. В том же роде следует и ряд более мелких деталей романа.

Создавая типические обобщенные образы представителей буржуазного искусства, А. Толстой использовал отдельные черты характеров, портретов и биографий некоторых писателей и художников. В этом отношении интересно письмо пайщика «Книгоиздательства писателей в Москве» драматурга С. Д. Махалова (Разумовского) одному из редакторов издательства – Н. Д. Телешову. Прочитав еще не оконченный роман «Егор Абозов», о публикации которого решался вопрос, Махалов, хорошо знающий петербургских литераторов, пишет: «Спешу поделиться с тобой мнением о портретности, которой не нашел за исключением намеков, да и то перемешанных в такую кашу, что разобраться в них можно только при сильном желании…» (Письмо от 31 августа 1915 года. Архив А. Н. Толстого, № 7073.)

В то же время Махалов приводит в письме отдельные портретные черты И. Бунина, Л. Андреева, А. Рославлева, А. Куприна, И. Северянина, М. Кузьмина, А. Грина, Д. Мережковского, М. Волошина, которые, по его мнению, можно усмотреть у персонажей романа.

Объективное указание о заимствовании биографических деталей видно из эпиграммы А. Толстого на поэта-символиста Вячеслава Иванова, напечатанной в марте 1912 года в журнале «Черное и белое», № 2, и включенной в роман строки из этой эпиграммы – «Авесалом погиб от власа…». В романе поэт-мистик Шишков сжигает бороду в ночном кутеже, повторяя происшествие с Вячеславом Ивановым.

Критическое отношение писателя к декадентскому искусству отражено также в рассказах «Ночные видения», «В гавани», «Без крыльев» (см. настоящий том), полно и глубоко эта тема нашла свое выражение в романе «Сестры», первой части трилогии «Хождение по мукам» (см. том 5 наст. собр. соч.).

Роман «Егор Абозов» печатается по тексту рукописи, хранящейся в архиве А Н. Толстого, № 38/18.[8]