Собрание сочинений в четырех томах. Том 2. Песни.1971–1980 - [7]

Нас чуть не с музыкой проводят, как проспимся.

Я рупь заначил, – опохмелимся!

И все же, брат, трудна у нас дорога!

Эх, бедолага! Ну спи, Серега!

1971

ПЕСНЯ КОНЧЕНОГО ЧЕЛОВЕКА

Истома ящерицей ползает в костях,

И сердце с трезвой головой не на ножах,

И не захватывает дух на скоростях,

Не холодеет кровь на виражах.

И не прихватывает горло от любви,

И нервы больше не внатяжку, – хочешь – рви, —

Провисли нервы, как веревки от белья,

И не волнует, кто кого, – он или я.

На коне, —

толкани —

я с коня.

Только не,

только ни

у меня.

Не пью воды – чтоб стыли зубы – питьевой

И ни событий, ни людей не тороплю.

Мой лук валяется со сгнившей тетивой,

Все стрелы сломаны – я ими печь топлю.

Не напрягаюсь, не стремлюсь, а как-то так…

Не вдохновляет даже самый факт атак.

Сорвиголов не принимаю и корю,

Про тех, кто в омут с головой, – не говорю.

На коне, —

толкани —

я с коня.

Только не,

только ни

у меня.

И не хочу ни выяснять, ни изменять

И ни вязать и ни развязывать узлы.

Углы тупые можно и не огибать,

Ведь после острых – это не углы.

Свободный ли, тугой ли пояс – мне-то что!

Я пули в лоб не удостоюсь – не за что.

Я весь прозрачный, как раскрытое окно.

И неприметный, как льняное полотно.

На коне, —

толкани —

я с коня.

Только не,

только ни

у меня.

Не ноют раны, да и шрамы не болят —

На них наложены стерильные бинты.

И не волнуют, не свербят, не теребят

Ни мысли, ни вопросы, ни мечты.

Любая нежность душу не разбередит,

И не внушит никто, и не разубедит.

А так как чужды всякой всячины мозги,

То ни предчувствия не жмут, ни сапоги.

На коне, —

толкани —

я с коня.

Только не,

только ни

у меня.

Ни философский камень больше не ищу,

Ни корень жизни, – ведь уже нашли женьшень.

Не вдохновляюсь, не стремлюсь, не трепещу

И не надеюсь поразить мишень.

Устал бороться с притяжением земли —

Лежу, – так больше расстоянье до петли.

И сердце дергается словно не во мне, —

Пора туда, где только ни и только не.

На коне, —

толкани —

я с коня.

Только не,

только ни

у меня.

1971

ПЕСНЯ О ШТАНГИСТЕ

Василию Алексееву

Как спорт – поднятье тяжестей не ново

В истории народов и держав:

Вы помните, как некий грек

другого

Поднял и бросил, чуть попридержав?

Как шею жертвы, круглый гриф сжимаю

Чего мне ждать: оваций или – свист?

Я от земли Антея отрываю,

Как первый древнегреческий штангист.

Не отмечен грацией мустанга,

Скован я, в движениях не скор.

Штанга, перегруженная штанга —

Вечный мой соперник и партнер.

Такую неподъемную громаду

Врагу не пожелаю своему —

Я подхожу к тяжелому снаряду

С тяжелым чувством: вдруг не подниму?!

Мы оба с ним как будто из металла,

Но только он – действительно металл.

А я так долго шел до пьедестала,

Что вмятины в помосте протоптал.

Не отмечен грацией мустанга,

Скован я, в движениях не скор.

Штанга, перегруженная штанга —

Вечный мой соперник и партнер.

Повержен враг на землю – как красиво! —

Но крик «Вес взят!» у многих на слуху.

«Вес взят!» – прекрасно, но несправедливо:

Ведь я внизу, а штанга наверху.

Такой триумф подобен пораженью,

А смысл победы до смешного прост:

Все дело в том, чтоб, завершив движенье,

С размаху штангу бросить на помост.

Не отмечен грацией мустанга,

Скован я, в движениях не скор.

Штанга, перегруженная штанга —

Вечный мой соперник и партнер.

Он вверх ползет – чем дальше, тем безвольней,

Мне напоследок мышцы рвет по швам.

И со своей высокой колокольни

Мне зритель крикнул: «Брось его к чертям!»

Еще одно последнее мгновенье —

И брошен наземь мой железный бог!

…Я выполнял обычное движенье

С коротким злым названием «рывок».

1971

* * *

Целуя знамя в пропыленный шелк

И выплюнув в отчаянье протезы,

Фельдмаршал звал: «Вперед, мой славный полк!

Презрейте смерть, мои головорезы!»

Измятыми знаменами горды,

Воспалены талантливою речью, —

Расталкивая спины и зады,

Одни стремились в первые ряды —

И первыми ложились под картечью.

Хитрец – и тот, который не был смел, —

Не пожелав платить такую цену,

Полз в задний ряд – но там не уцелел:

Его свои же брали на прицел —

И в спину убивали за измену.

Сегодня каждый третий – без сапог,

Но после битвы – заживут как крезы, —

Прекрасный полк, надежный, верный полк —

Отборные в полку головорезы!

А третии – средь битвы и беды

Старались сохранить и грудь, и спину, —

Не выходя ни в первые ряды,

Ни в задние, – но как из-за еды

Дрались за золотую середину.

Они напишут толстые труды

И будут гибнуть в рамах, на картине, —

Те, кто не вышли в первые ряды,

Но не были и сзади – и горды,

Что честно прозябали в середине.

Уже трубач без почестей умолк,

Не слышно меди, тише звон железа, —

Разбит и смят надежный, верный полк,

В котором сплошь одни головорезы.

Но нет, им честь знамен не запятнать.

Дышал фельдмаршал весело и ровно, —

Чтоб их в глазах потомков оправдать,

Он молвил: «Кто-то должен умирать —

А кто-то должен выжить, – безусловно!»

Пусть нет звезды тусклее, чем у них, —

Уверенно дотянут до кончины —

Скрываясь за отчаянных и злых,

Последний ряд оставив для других —

Умеренные люди середины.

В грязь втоптаны знамена, смятый шелк,

Фельдмаршальские жезлы и протезы.

Ах, славный полк!.. Да был ли славный полк,

В котором сплошь одни головорезы?!

1971

* * *

Так дымно, что в зеркале нет отраженья

И даже напротив не видно лица,

И пары успели устать от круженья, —

И все-таки я допою до конца!