Собрание сочинений. Том 6 - [98]

Оглянувшись, я в последний раз увидел Горинга. Он стоял на вершине песчаного холма. Позади него поднималась луна, и на фоне ее отчетливо выделялась худая, угловатая фигура. Горинг неистово размахивал руками. Возможно, он посылал мне прощальное приветствие, но в ту минуту я был уверен, что его жесты враждебны. Скорее всего, как я часто думал позднее, в нем с новой силой вспыхнул кровожадный инстинкт, когда он осознал, что я уже вне его власти. Как бы то ни было, именно таким я видел в последний раз Септимиуса Горинга, которого, надеюсь, никогда больше не увижу.

Не буду подробно описывать свое одинокое плавание. Я стремился добраться до Канарских островов, но на пятый день меня подобрала команда парохода «Монровия», принадлежавшего англо-африканской пароходной компании. Пользуясь случаем, хочу выразить свою глубокую благодарность капитану Сторновею и его офицерам. Они относились ко мне с неизменной добротой с того момента, как я очутился у них на пароходе, и до высадки в Ливерпуле, где я сел на корабль компании Гуйон, идущий в Нью-Йорк.

И вот я снова очутился в кругу своей семьи. Но я почти ничего не рассказывал о том, что мне довелось испытать. Мне тяжело было об этом говорить, кроме того, когда я пытался кое-что рассказать, мне не верили. Сейчас я передаю все факты, не опуская ни малейшей подробности, в распоряжение публики, и мне все равно, поверят мне или нет. Я взялся за перо потому, что мои легкие сдают с каждым днем, и я чувствую, что уже не имею права молчать.

В моем сообщении нет и тени вымысла. Возьмите карту Африки. Повыше мыса Кабо-Бланко, там, где от западной точки континента береговая линия поднимается к северу, по-прежнему правит своими чернокожими подданными Септимиус Горинг, если только возмездие уже не постигло его. И недалеко от берега, на морском дне, покоятся Хертон, Хайсон и другие несчастные с бригантины «Святая дева», и над ними, с ревом и шипением набегая на горячий желтый песок, вечно катятся длинные зеленоватые волны.

Квадратный ящичек

(Перевод А. Горского)

— Все на борту? — спросил капитан.

— Так точно, сэр, — ответил помощник.

— Приготовиться к отплытию!

Дело было в среду, в девять часов утра, на пароходе «Спартанец», который стоял у причала в Бостонском порту. Весь груз уже находился в трюмах, пассажиры заняли свои места — все было готово к отправлению. Дважды прозвучал предупредительный гудок, в последний раз ударил колокол. Бушприт смотрел в сторону Англии, и шипение выпускаемого пара показывало, что судно готово начать свой путь в три тысячи миль. Оно стояло, натянув причальные тросы, словно гончая на поводке.

Я человек нервный, и это — мое несчастье. Сидячая жизнь литератора усилила во мне нездоровую любовь к одиночеству, которая еще с детства была одной из отличительных черт моего характера. Стоя на верхней палубе трансатлантического парохода, я горько проклинал необходимость, вынуждавшую меня возвращаться в страну моих предков. Крики матросов, скрип снастей, прощальные возгласы пассажиров и напутствия провожающих — весь этот разноголосый гам крайне неприятно действовал мне на нервы. Кроме того, я испытывал странную грусть. Меня преследовало смутное предчувствие надвигающегося несчастья. Дул легкий бриз, море было совершенно спокойно. Казалось, ничто не должно было нарушить душевного равновесия убежденного противника морских путешествий, каковым я являюсь, и все же у меня было чувство, что я стою перед лицом какой-то грозной, хотя и неведомой опасности.

Я замечал, что люди с такой же, как и у меня, обостренной чувствительностью часто испытывают подобные предчувствия и что они нередко сбываются. Существует теория, которая объясняет возникновение таких предчувствий своего рода ясновидением, таинственным проникновением в будущее. Помню, как известный немецкий спирит Раумер однажды заметил, что за всю свою громадную практику он ни разу не встречал более восприимчивой ко всему сверхъестественному натуры, чем моя. Как бы то ни было, я чувствовал себя глубоко несчастным, когда пробирался среди шумной толпы, заполнявшей белые палубы «Спартанца». Если бы я знал, что ожидает меня в ближайшие двенадцать часов, то непременно спрыгнул бы в последний момент на берег и бежал бы с проклятого корабля.

— Пора! — крикнул капитан и, щелкнув крышкой своего хронометра, сунул его в карман.

— Пора! — повторил помощник.

Жалобно взвыл последний гудок, друзья и родственники отъезжающих спешно покинули пароход. Уже был отдан один из канатов, матросы убирали сходни, как вдруг с капитанского мостика послышался крик, и я увидел, что на пристань вбежали два человека. Оба отчаянно жестикулировали, и было ясно, что они хотят остановить пароход.

— Живей! Живей! — закричали в толпе.

— Малый ход! — приказал капитан. — Так держать! Сходни!

Два человека прыгнули на борт как раз в тот момент, когда отдали второй канат и судорожный рывок машины оттолкнул нос парохода от причала. С палубы и берега полетели последние прощальные слова, замелькали носовые платки, и огромный корабль, вспенивая воду, отошел от пристани и величественно поплыл по спокойной бухте.