Собрание сочинений, том 5. Белая перчатка. В дебрях Борнео. В поисках белого бизона - [31]

Его ничуть не смущали лукавые взгляды, и, знакомясь с этим изысканным обществом, он держал себя с той непринужденной простотой, которая свидетельствует о подлинном благородстве.

И только когда его наконец представили Марион Уэд, – как ни странно, она оказалась последней в этой церемонии, – только тогда мог бы внимательный наблюдатель заметить некоторое отступление от этой обычной светской условности. В беглом обмене взглядами он мог бы уловить нечто большее, чем пустую учтивость. Но взгляды эти встретились и разошлись так мгновенно, что их вряд ли успел кто-нибудь заметить. Вряд ли кто-нибудь мог подозревать, что Марион Уэд и Генри Голтспер уже встречались раньше, – а они встречались не раз и не раз глядели друг другу в глаза, и глаза их успели сказать многое, хотя они до сих пор не обменялись друг с другом ни одним словом.

Как жаждала Марион Уэд услышать этот голос, который сейчас звучал так мягко и сердечно, лаская ее слух, словно чарующая музыка! Но он не говорил с ней на языке любви. Это было невозможно: на них были устремлены десятки внимательных глаз, и все настороженно ловили каждое слово, слетавшее с их уст. Они не могли позволить себе даже намека на то чувство, в котором им так хотелось открыться друг другу. Такой вынужденный разговор вряд ли доставляет радость влюбленным, он тяготит и утомляет их. Поэтому они не огорчились, когда возгласы и движение в толпе положили конец их обоюдному замешательству.

Глава XVII. НАРОДНЫЕ ПЛЯСКИ

Смятение в толпе, прервавшее влюбленных как нельзя более кстати, было вызвано появлением костюмированной группы танцоров, которые только что закончили репетицию сцены из Робина Гуда[14] и теперь готовились начать свое представление на площадке перед валом, где сэр Мармадьюк уже расположился со своими друзьями, чтобы полюбоваться этим живописным зрелищем.

Танцоры были обоего пола: девушки в ярких лифах и юбках, мужчины в цветных рубахах, с лентами на руках и ногах, с бубенчиками на подвязках и прочими украшениями, подобающими этой народной пляске.

Главные действующие лица были в соответствующих костюмах: один изображал смелого разбойника Робина Гуда, другой – его верного помощника Маленького Джона, третий – веселого монаха Тука и так далее; среди девушек многие также были в костюмах, и по ним можно было узнать и девицу Марианну, и Королеву Мая, и многих других любимых персонажей народной легенды.

Танцоры скоро стали центром всеобщего внимания. Поселяне, собравшиеся на праздник сэра Мармадьюка Уэда, насытившись вдоволь обильным угощением щедрого хозяина, снова стекались на площадку и, обступая кольцом исполнителей народной пляски, смотрели на них с нескрываемым восхищением. Игра в мяч, в шары, борьба, фехтование – все это было сейчас на время оставлено, так как пляска и сцены из Робина Гуда всеми считались самым интересным зрелищем.

И хотя в этих плясках участвовали только крестьянские девушки, среди них многие отличались статным сложением и той удивительной миловидностью, которой славятся поселянки Чилтернских холмов. Две из них в особенности выделялись своей красотой: смуглая брюнетка цыганского типа, изображавшая девицу Марианну, и белокурая Королева Мая, темноглазая, с светлыми, как лен, косами.

Не один молодой парень из участвующих в пляске, а также из толпы приятелей следил за этими сельскими красотками пламенным взором. И многие из разряженных кавалеров заглядывались на смуглую Марианну и на Королеву Мая.

Были и такие, что громко восхваляли их красоту и расточали им галантные комплименты, между тем как многие стоящие тут же прекрасные дамы, быть может, испытывали ревность; некоторые и в самом деле испытывали ее. И среди них – увы! – была и Марион Уэд. Хотя это чувство было неведомо ей и, казалось бы, для него не было никаких оснований, все же его жестокое жало проникло в ее сердце. Первый раз в жизни она почувствовала его уколы, ибо это была ее первая любовь, и это чувство было для нее так ново, что она еще не знала, какие горести оно несет с собой. И вдруг сердце ее пронзила острая боль! Она даже не могла сказать, что это такое, она могла только назвать причину этой боли. Голтспер стоял в первом ряду зрителей, и прямо перед ними, чуть не задевая их, кружились пляшущие. Когда красотка Бет Дэнси, изображавшая Марианну, проносилась мимо него а фигурах танца, ее черные цыганские глаза всякий раз смотрели на него страстно и пламенно. Марион Уэд не могла не заметить этих взоров – до такой степени они были откровенны. Но не это пронзило ее сердце. Дочь лесничего могла бы хоть целый день смотреть не отрываясь на Генри Голтспера, не вызывая ни малейшей ревности у Марион, если бы взгляд ее оставался без ответа. Но однажды, когда Бет, изогнувшись, повернулась к Голтсперу, Марион показалось, что он ответил на ее взгляд таким же пламенным взглядом.

И вот тут сердце ее сжалось от нестерпимой боли, как будто в него вонзилась отравленная стрела, и она едва удержалась, чтобы не вскрикнуть. В этой сельской красавице она почувствовала соперницу.

Никогда до сих пор Марион не испытывала такой боли, но, быть может, от этого она казалась ей еще более ощутимой. Она стояла поникшая, бледная, устремив свои синие глаза на Генри Голтспера и с мучительной тревогой следя за каждым изменением его лица.