Собрание сочинений. Том 4. Рикша-призрак. Сказки и легенды. Труды дня - [132]

— Когда я захворал, — кротко сказал Туиззи, — я чуть было не потерял мои прекрасные манеры. Позвольте мне выразить вам свое участие, сэр.

Рик ничего не сказал, но с любопытством посмотрел на Рода. Рик — веселенький ребенок, ни к кому не питавший злобы, я думаю, не вполне понимал слова Рода. У него характер матери, как это и должно быть у лошади.

— Я также испытала это, Род, — сказала Тедда. — Открытое признание полезно для души, а мои испытания известны всему графству Монроэ.

— Но, извините меня, сэр, эта личность, — Туиззи взглянул на рыжего коня неописуемым взглядом, — эта личность, оскорбившая наши умы, явилась из Канзаса. А то, что говорит лошадь его положения, да еще из Канзаса, не может ни на волосок касаться джентльменов нашего положения. Тут нет ни тени равенства, даже ни на шаг. Он не стоит нашего презрения.

— Пусть говорит, — сказал Марк. — Всегда интересно знать, что думает другая лошадь. Это не касается нас.

— И он так хорошо говорит, — сказала Тэкк. — Давно я не слышала ничего такого интересного.

Опять Род скривил челюсти и продолжал медленно, точно он тащился по трудной дороге после тридцатимильного пути:

— Я хочу, чтобы вы поняли, что в нашем деле нет ни Канзаса, ни Кентукки, ни Вермонта. В Соединенных Штатах есть только два сорта лошадей — те, которых можно объездить и которые слушаются и исполняют свою работу, и те, которые не желают подчиняться и работать. Мне надоело, и я устал от этого вечного размахивания хвостами и разговоров об одном или другом штате. Лошадь может гордиться своим штатом и говорить всякий вздор про него, когда стоит в конюшне или в свободное время, но она не имеет права позволить, чтобы эта местная гордость мешала ее работе, или пользоваться ею, доказывая, что она не такая, как другие лошади. Это жеребячья болтовня, не забывай, Туиззи. А ты, Марк, помни, что хотя ты философ и не любишь беспокойства — ведь это правда, но это не мешает тебе броситься со всех четырех ног на этого безумного Бонн со слабыми челюстями. Они могут губить жеребцов и убивать людей только потому, что их оставляют в покое. Ну, а ты, Тэкк, хотя, положим, ты и кобыла, но, когда является лошадь, которая после того, как убьет своего хозяина, прикрывает убийство рассказами о журчащих ручейках и колеблющейся траве, не увлекайся ее рассказами. Ты слишком молода и нервна.

— У меня, наверно, будет нервный припадок, если здесь произойдет драка, — сказала Тэкк, заметив выражение глаз Рода, — я… я так сочувствую, что хотела бы убежать в соседнюю страну.

— Да, знаю я этого сорта сочувствие. Его хватает ровно настолько, чтобы наделать шуму, а потом оно вызывает новые волнения. Не напрасно же я был в упряжи десять лет. Ну, теперь мы поучим Бонн.

— Скажите, ведь не станете же вы бить меня! Помните, я принадлежу одному человеку в городе! — тревожно крикнул конь.

Мульдон стал позади него, чтобы помешать ему убежать.

— Я знаю это. В штате есть какой-то бледный, ослепленный безумец, который владеет такой лошадью, как вы. Я очень сожалею о нем, но он получит свои права, когда мы расправимся с вами, — сказал Род.

— Если вам все равно, джентльмены, то я переменю пастбище. Я могу сделать это сейчас же.

— Вы не можете всегда исполнять все свои фантазии. Не перемените, — сказал Род.

— Но погодите. Не все же так недружелюбны к чужим. Что, если мы сосчитаем носы?

— Зачем это делать в Вермонте? — сказал Род, подымая брови. — Мысль о том, что можно разрешить вопрос подсчетом носов, последняя, которая может прийти в голову хорошо тренированной лошади.

— Чтобы узнать, сколько на моей стороне. Во всяком случае, мисс Тэкк, полковник Туиззи нейтрален, судья Марк и преподобный (он подразумевал Дикона) могли бы видеть, что у меня есть свои права. Он самый красивый изо всех, когда-либо виденных мною. Ну, ребята! Ведь не станете же вы меня бить? Ведь весь этот месяц мы паслись вместе на пастбище по воскресеньям и были в самых дружеских отношениях. На свете нет другого коня, который имел бы более высокое мнение о вас, чем я, мистер Род. Поступим справедливо. Сосчитаем носы, как это делается в Канзасе. — Тут он немного понизил голос и повернулся к Марку: — Послушайте, судья, я знаю зеленую пищу за ручьем, до которой еще никто не дотрагивался. После того как будет улажен этот маленький fracas, мы вместе займемся ею.

Марк долго не отвечал, потом сказал:

— Там, в доме, есть восьминедельный щенок. Он лает, пока его не побьют, и когда он видит, что дело идет к этому, то ложится на спину и воет. Но он не прибегает сначала к подсчету всех носов. Я увидел все в новом свете после слов Рода. Вам придется вынести то, что вы заслужили. Я пофилософствую на вашем хребте…

— Погодите!.. Если бы мы все набросились на вас теперь, то те самые люди, которых вы так желали убить, отозвали бы нас. Подождем, пока они вернутся домой, и вы можете спокойно обдумать все, — сказал Род.

— Неужели у вас нет никакого уважения к достоинству нашей лошадиной корпорации? — взвизгнул рыжий конь.

— Никакого уважения, если лошадь ничего не может делать. Америка вымощена лошадьми такого сорта, как вы, простыми рыжими лошадьми, дожидающимися, чтобы их выдрали для того, чтобы они сделались годными на что-нибудь. Когда они молоды, мы называем их жеребятами. Когда они стареют, мы бьем их на этом пастбище. Лошадь, сынок, вот от кого вы происходите. Мы все знаем здесь про лошадь, и вовсе она не возвышенное, чистое душой дитя природы. Лошадь, простая лошадь, такая, как вы, полна хитрости, низости, лукавства и притворства, которые она наследует от своего отца и матери и увеличивает своей собственной фантазией.