Собрание сочинений. Том 4 - [45]
Он поспешно схватил сундучок. Нет, надо бежать, бежать!.. А там будь что будет!.. «Я ж не в Чибиряки убегу. Не к маме. Не на легкую жизнь. Я в тайгу пойду! Я там так буду работать, что все аж ахнут! Я там такое сделаю, что мне все простят». Беспорядочно швырял он в сундучок вещи. «Не забыл ли чего? А. все равно!» Только бы скорей уж оторваться от этого пола, пуститься в путь... «Надо б записку оставить...» «А зачем? — тут же спросил он себя. — Что я в ней напишу? Я и сам знаю — сейчас мне оправдания нет».
«Ну и пусть я сегодня подлец. — стиснув зубы, подумал он, — зато завтра...»
Он схватил сундучок и бегом бросился к дверям.
«Эй. Виктор, остановись! Что ж ты с собой делаешь?!» — подумал он уже в дверях. Но только махнул рукой и — как с обрыва в реку — головой вперед бросился на улицу...
13
Уже стемнело.
Дождя не было. И первые ноябрьские заморозки уже стали осторожно сколачивать хрупкие ледовые плоты на лужицах и озерках; в тишине рудничного вечера было слышно, как звонко постукивает, смерзаясь, молодой ледок, словно то стучат тонкие молоточки.
Не разбирая дороги, с хрустом ломая ледяную корку, разбрызгивая грязь и черную дождевую воду, бежал Виктор через поселок, бежал что было духу, словно гнались за ним и люди и призраки.
Между тем никто и ничто не подстерегало его в кривых и узких тупичках и переулках; ни знакомые — их у него в поселке было мало, ни воспоминания — а их совсем почти не было. Он был новый, пришлый и еще чужой здесь человек; недавно пришел, не зацепился душой за шахту и вот — уходит. Убегает прочь.
Ну и с богом! — насмешливо провожала его шахта. — И с богом! Мы и без тебя проживем! И без тебя так же будет ровно дышать силовая, и вертеться колесо на копре, и скользить канат вверх-вниз; и будут со свистом и грохотом мчаться «партии» по штреку, и, весело постукивая на стыках, бежать вагончики по дощатой эстакаде; и будут все расти и расти ввысь сизые терриконы — пирамиды шахтерского труда. Не много и добычи ты давал, парень, только зря занимал место в забое. Мы и без тебя отлично проживем. А вот ты-то как?!
Но Виктор уже не мог остановиться.
Беглым шагом пересек он поселок и, только когда вышел на шоссе, перевел дух. Ну, вот. Теперь три километра до вокзала — все. Завтра он уже будет далеко.
Он огляделся. Вокруг него, на шоссе, не было так пустынно, как ему сперва показалось. И тут, и там, и впереди него, и сзади брели в тумане люди, так же, как и он, с сундучками или с мешками за спиною; ветер доносил их хриплые голоса, топот их шагов. Виктор догадался — это летуны. Это было неприятно ему. «Еще, чего доброго, и меня за летуна примут». И тут же подумал с горечью: « А кто ж ты теперь такой? Терпи!»
Еще там, в поселке, никто не мог бы угадать в нем дезертира. Даже сундучок не был уликой; можно было подумать, что просто идет человек в баню...
Но тут, на привокзальном шоссе, все очевидно! Теперь не отодрать, не обособить Виктора от этой темной толпы. Тут все одного поля ягоды, все — бродяги, перекати-поле, люди без роду и племени, без стыда и совести, без любви и правды... В них все фальшиво: и паспорта, и имена, и души.
И вот теперь и он среди них. Он их попутчик. Он им принадлежит, их темному, безродному, цыганскому племени, и не только на этот короткий путь до вокзала, а надолго, может быть, на всю жизнь. Что из того, что в боковом кармане его пиджака аккуратно лежит его подлинный, нефальшивый комсомольский билет, который он из трусости — да, да, из трусости! — не кинул на подушку, убегая с шахты? Он никому не посмеет его предъявить. Да он уж и права на него больше не имеет! «Комсомольцы не бегают!» Теперь он должен скрывать, что был когда-то комсомольцем. Скрывать, что удрал с шахты. Все про себя скрывать. И жить под тяжестью тайны, фальшивой жизнью среди чистых, незапятнанных людей. Да разве ж такой жизнью можно жить?!
Снова послышались шаги сзади, кто-то тяжело дышал, настигая Виктора. Виктор глубже втянул голову в плечи, приподнял воротник пальто.
С ним поравнялся человек в старенькой шинельке без петлиц и в кожаной фуражке. Виктор украдкой посмотрел на него — человек был ему совсем незнаком. Он облегченно вздохнул. Поднял голову. Теперь можно идти спокойнее. Они шли рядом, искоса поглядывая друг на друга. Человек в шинельке тоже был с сундучком — летун, вероятно. Свой.
«Свой? — возмутилось все в Викторе. — Нет, я не такой, как они!» — «А какой же?»
Человек в шинельке вдруг издал резкий, пронзительный звук, — так цапли кричат на болоте. Виктор испуганно оглянулся: что это с ним? Плачет? Он всмотрелся: нет, смеется! Какой странный, злой смех...
— Вы что? — невольно спросил он.
Человек опять засмеялся своим странным, колючим смехом.
— Черт от ладана бегает, — сказал он. — А вы от чего?
— Кто, я? — растерялся Виктор.
— Все! — И он показал на дорогу. Там в тумане брели неясные, смутные фигуры, не люди — призраки. — Я б их всех собрал в кучу и головой в шурф. Разве ж с такими социализм построишь?
Виктор не отозвался.
— Саранча... — сказал человек в шинельке. — Чисто саранча... И откуда только взялось? Сроду такого не было... А вам стыдно! — неожиданно повернулся он к Виктору. — Комсомолец, небось?
