Собрание сочинений, том 12 - [12]
Что герцог, несмотря на некоторое тупоумие, наследственное в славной Брауншвейгской династии, был по-своему ловким малым, в достаточной мере доказывает тот факт, что он был главой «домашнего кабинета» Георга III — узкого семейного совета, — а также главой придворной партии, известной под названием «друзья короля»[9]. Доказательством этого служит и то, что при годовом доходе в 61000 ф. ст. он ухитрился, под видом займа, выжать из министерства 54000 ф. ст. и все же не заплатить свои частные долги, несмотря на этот предоставленный ему государственный кредит. Для свершения таких подвигов нужен поистине изворотливый ум. Поскольку всем известно, как «много взоров привлекают высокие чины и должности» [Шекспир. «Мера за меру», акт IV, сцена вторая (перефразировано). Ред.], легко понять, почему правительство Гренвилла не постыдилось предложить его королевскому высочеству освободить его от некоторых второстепенных обязанностей, связанных с его постом, причем это освобождение, как горестно отмечается в одном оплаченном герцогом памфлете[10], свело бы роль главнокомандующего просто к нулю. Следует заметить, что членом этого самого правительства состоял и Ленсдаун под именем лорда Генри Петти. Правительство это грозило обременить славного воителя военным советом, лживо уверяя, будто «страна» погибнет, если в помощь неопытному главнокомандующему не будет выделена группа офицеров. Эта презренная клика так насела на герцога, что потребовала расследования его деятельности в главном штабе английской армии. К счастью, этой интриге партии Гренвилла положило конец непосредственное вмешательство или, вернее, приказание Георга III, у которого, при всем его общеизвестном идиотизме, все же хватило ума оценить таланты своего сынка.
В 1808 г. августейший полководец, движимый чувством бесстрашия и патриотизма, стал домогаться командования британскими войсками в Испании и Португалии. Но в этот момент охватившее массы всеобщее опасение, что Англия в столь критический момент может лишиться услуг такого военачальника внутри страны, проявилось необычайно шумно, нескромно и почти что неприлично. Ему напоминали о его прежних неудачах за границей, советовали приберечь силы для борьбы с внутренним врагом и остерегаться общественной ненависти. Ничтоже сумняшеся, великодушный герцог велел издать памфлет, чтобы доказать свое наследственное право быть битым в Португалии и Испании так же, как его били во Фландрии и в Голландии. Но увы! «Morning Chronicle»[11] того времени пишет:
«хорошо известно, что в данном случае существует полное совпадение во взглядах правительства и народа, министерской партии и оппозиции».
Словом, толки о назначении герцога, казалось, грозили Англии подлинным скандалом. Так, в одном из лондонских еженедельников тех лет[12] мы читаем:
«Разговоры на эту тему ведутся не только на постоялых дворах, в кофейнях, на рынках, на улицах и в обычных местах сбора присяжных сплетников. Разговоры эти проникли во все частные дома, они стали дежурным блюдом за обеденным и чайным столом; люди останавливают друг друга на улице, чтобы поговорить об отъезде герцога Йоркского в Испанию; нетерпеливый лондонец задерживается даже по дороге на биржу, чтобы спросить, в самом, ли деле верно, что герцог Йоркскнй намеревается ехать в Испанию. Да что там! — даже на папертях деревенских церквей, среди политиков в холщевых блузах, чьи беседы по общественным вопросам редко идут дальше темы о прямых налогах, можно увидеть, как десяток лиц придвигается почти вплотную к говорящему, чтобы узнать, «zarten if the Duke of York be a gooen to be zent to Spain» [ «наверняка ли герцога Йоркского собираются послать в Испанию» (диалект). Ред.]».
Таким образом, очевидно, что, несмотря на все старания завистливых хулителей герцога, оказалось невозможным скрыть от мира его былые подвиги. Какое удовольствие должен испытывать всякий человек, видя, что целая страна только и думает о том, как бы удержать его дома! И герцог, разумеется, огромным усилием своего благородного ума умерил свой воинственный пыл и спокойно остался в главном штабе английской армии.
Прежде чем перейти к самому блестящему периоду этой монументальной жизни, мы должны прервать наше повествование и отметить, что герцог еще в 1806 г. был полностью и всенародно оценен верноподданными своего отца. В своей «Political Register» за этот год Коббет пишет:
