Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917) - [158]
Аркизов побежал вдоль ручья.
Солдаты спускались по новой дороге. Они забирали наискосок, чтобы выиграть расстояние. Теперь они видели перед собой уже не стену неприступных кустов, а скрывавшегося зверя, которого надо догнать.
И всё им теперь казалось легче.
Валаев отдался охоте с упоением. Он готов был лететь по воздуху. И, как всегда на охоте, охвачен был тем особенным состоянием, когда слух становится острее, глаза лучше видят и является особое чутьё, точно человек входит в душу зверя и предугадывает, куда бы зверь должен был побежать, что сделать, где спрятаться.
Волк, кабан, Аркизов, олень – для Валаева было безразлично. Важна была – охота. И он бежал с ружьём в руках бодрый, радостный, сильный. Ловил каждый шорох. Пронизывал взглядом тёмную заросль и видел, и чувствовал зверя уже недалеко от себя.
Креморенко тоже оживился. Не отставал. Мял в потных руках ружьё. И чему-то довольно улыбался. Даже Мазаев выказывал признаки воодушевления, большое белое лицо его начало покрываться странным багровым румянцем.
Когда добежали до ручья, Мазаев и Креморенко хотели перескочить его и бежать дальше, в гору. Но Валаев вдруг остановился и замер неподвижно:
– Зверь пошёл по ручью…
Мысль эта сверкнула как внезапный удар. Отчётливо, ясно, уверенно.
– По ручью пошёл, – едва выговорил он.
И ни Мазаев, ни Креморенко не спросили, почему он так думает; молча повинуясь его уверенности, оба побежали за ним вдоль ручья.
Аркизов бежал без передышки. Он знал, что ручей выходит на большую лощину, за которой начинаются неприступные горы, и что, если он незамеченный перебежит это открытое место, он спасён.
Камни на дне ручья сухо стучали под его ногами, но он жадно вслушивался не в этот звук, а в другой, который старался различить далеко за собой. Ему казалось, что он уже слышит неровный топот ног. Он всё ускорял и ускорял бег, и чем быстрее бежал, тем яснее чувствовал, что погоня пошла по ручью, что охотники близко, что надо налечь изо всех сил, чтобы успеть скрыться в скалистых горах раньше, чем солдаты выскочат из чащи. И он изгибался как змея между нависших ветвей и как ветер летел по извилистому ручью.
Валаев теперь знал наверное не только то, что зверь пошёл по этой дороге, но и то, что расстояние между ними медленно, но сокращается, что зверь устал и что, если выдержать ещё полчаса такого бега, его можно будет взять живьём. И вздрагивая от этой радостной уверенности, крепко стиснув зубы, не замечая ничего вокруг себя, он всё больше и больше приближался к зверю.
Аркизов уже ясно слышал за собой топот ног. Но скрыться было некуда. Выход по-прежнему оставался один: успеть перебежать лощину.
Теперь он, напротив, старался не слушать глухих звуков погони: каждый удар точно подкашивал его, и ноги ослабевали. Все мысли его были сосредоточены на одном: скоро ли конец ручья? И он напряжённо усиливался мыслью сократить это расстояние, точно помогая своему телу двигаться быстрей.
Недалеко. Кусты стали реже. Ещё два изгиба, потом пересохший водопад, в котором весной так ревёт вода, что слышно за горой, – и поляна, а за ней скалы, в которых его не возьмёт никто. Но топот кажется уже совсем близко, и ноги от этих упорных глухих звуков подкашиваются и слабнут.
Валаев уже чувствовал, как выбивается из сил изнемогающий зверь. Он не знал местности, не знал, что сейчас всё должно решиться окончательно: затравят или уйдёт. Уже ясно слышны впереди короткие сухие удары. Кусты поредели. Вспрыгнули на уступы водопада. Вот среди редких деревьев мелькнула согнутая серая спина. А вот открылась и гладкая равнина.
Почти посреди неё, не разгибаясь, бежит он.
Видно узкую серую спину и тонкие, высоко вскидывающие ноги.
Валаев приложился. Целился долго. И выстрелил.
Узкая спина согнулась, ноги взметнулись в воздухе, и серый ком рухнул на землю.
Валаев, схватив ружьё наперевес, а за ним Креморенко и Мазаев бросились вперёд.
– Жив… Ранен в ногу… – задыхался Валаев. И добежав до серого комка, дрожавшего на земле, замахнулся и ударил прикладом. Что-то хрустнуло, охнуло. Снова поднялся приклад, и снова глухой удар. Креморенко и Мазаев навалились грудью, придавливали к земле. Мазаев почувствовал на руках тёплую кровь, вскочил на ноги и стал, как и Валаев, бить прикладом ружья.
Первый пришёл в себя Креморенко:
– Стойте, братцы… Не уйдёт теперь…
Валаев и Мазаев остановились.
Креморенко нагнулся, заглянул в синевшее лицо Аркизова и сказал:
– Помер…
Валаев, опустив ружьё и бледный как воск, смотрел на убитого.
– Не надо бы, – говорил Креморенко, – живым бы взять можно.
Валаев всё молчал. Грудь его судорожно вдыхала воздух. Чёрные глаза с каким-то ужасом и недоумением смотрели на лежавшего под ногами мёртвого человека. Как будто бы он ожидал увидеть голову затравленного волка или кабана, а вместо этого увидал человеческое лицо, испачканное кровью и землёй, с полузакрытыми глазами и скривившимся ртом, из которого выступила красная пена.
Только теперь Валаев понял, что пред ним несколько минут назад бежал человек. И не мог сдвинуться с места, и всё смотрел с ужасом и недоумением на убитого.
– Надо сигнал подать, – равнодушно сказал Мазаев. И, подняв ружьё, выстрелил в воздух…
Произведение написано в начале 20-го века. В дореволюционную Россию является Христос с проповедью Евангелия. Он исцеляет расслабленных, воскрешает мёртвых, опрокидывает в храмах столы, на которых торгуют свечами. Часть народа принимает его, а другая часть во главе со священниками и церковными старостами — гонит. Дело доходит до митрополита Московского, тот созывает экстренное собрание столичного духовенства, Христа называют жидом, бунтарём и анархистом. Не имея власти самому судить проповедника, митрополит обращается к генерал-губернатору с просьбой арестовать и судить бродячего пророка.
По благословению Патриарха Московского и всея Руси АЛЕКСИЯ II Ни в одном угоднике Божием так не воплощается дух нашего православия, как в образе убогого Серафима, молитвенника, постника, умиленного, всегда радостного, всех утешающего, всем прощающего старца всея Руси.
Книга «Диалоги» была написана протоиереем Валентином Свенцицким в 1928 году в сибирской ссылке. Все годы советской власти эту книгу верующие передавали друг другу в рукописных списках. Под впечатлением от этой книги многие избрали жизнь во Христе, а некоторые даже стали священниками.
«…Никогда ещё Розанов не высказывался о «метафизике христианства» с такой определённой ненавистью. Книга замечательная. Здесь однобокость и ложь доведены до последних пределов. Но, несмотря на эту однобокость и ложь, одно из самых больных мест в официальной церкви (не в христианстве) вскрыто с поразительной глубиной…».
«Ждали «забастовщиков»…Ещё с вечера сотня казаков расположилась на опушке леса, мимо которого должны были идти рабочие «снимать» соседнюю фабрику.Ночь была тёмная, сырая. Время ползло медленно. Казалось, небо стало навсегда тяжёлым и чёрным, – никогда на него не взойдёт тёплое, яркое солнце…».