Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917) - [116]
. А вам?
Подгорный. Нет, спасибо.
Странник. А сама-то что? Или не время?
Лидия Валерьяновна. Нет, так, не хочется.
Пауза.
Странник. Я так думаю, что остальные времена приходят.
Подгорный. Почему так, дедушка?
Странник. Есть такая книга – в ней всё указано. И по книге этой – последнюю страничку живём.
Лидия Валерьяновна. Какая книга? Вы видали её?
Странник. Нет, голубушка, что зря говорить, – не видал, нет… Только что люди сказывали – есть такая книга.
Подгорный. Ну, и что же в ней говорится?
Странник. А говорится в ней про остальные времена, и все приметы указаны.
Лидия Валерьяновна. Какие, дедушка, приметы?
Странник. Первым делом – землю на квадратики изрежут. Изрезали рельсами этими, как есть на квадратики. На огненном коне ездить начнут – ездиют. Машина – всё равно как огненный конь. На одном колесе ездить будут – ездиют… Нищие с жёлтыми и красными батогами пойдут – ходят.
Подгорный. Что ты, дедушка, как с жёлтыми, красными батогами ходят?
Странник. Верно говорю. Был я в одной обители. Вхожу в церковь. Свечу поставил. Иду назад к двери-то, а они и стоят… Да… Два нищих, у одного батог жёлтый, а у другого красный – так я и обмер, родненькие… Да…
Подгорный смеётся. Лидия Валерьяновна тоже не может удержаться от улыбки.
Подгорный. Ну, дедушка, жёлтые батоги – ещё небольшая беда.
Странник. Небольшая. Оно всё небольшая. А только, что к тому идёт – остальные времена близятся…
Подгорный. Дедушка. Ведь это тогда и жизнь менять не стоит. Всё равно – скоро всё кончится.
Странник. Тут-то и надо себя блюсти. Время такое. Решающее время. Всякая скорбь начнётся. Господь милостив. Ему видней. Так, по человечеству, говорим. А ему видней… Ну, вот и спасибо. (Перевёртывает чашку вверх дном.) И отогрелся. А теперь идти надо. (Встаёт.)
Подгорный. Уж идёшь, дедушка? Да куда ты? Ночь на дворе.
Странник. Дело есть.
Подгорный и Лидия Валерьяновна встают.
Подгорный. Вот какой ты. Точно птица перелётная: не успел присесть – и снова подымаешься.
Странник. Птица, родной, птица и есть. (Надевает котомку.) Да, забыл. Я ведь тебе гостя в кухню принёс.
Подгорный. Гостя?
Странник (улыбаясь). Котёнка. Подхожу к двери, а котёночек мяучит. Зазяб, мокрый: от дому отбился, верно. Я и принёс его в кухню. Ты уж не гони его.
Подгорный (смеясь). Ну, что ж, пусть живёт. У нас всё равно дом – точно ковчег завета.
Странник. Тварь тоже пожалеть надо. У меня, молодым когда был, ребятки были. Померли теперь – царство небесное. Страсть котят любили. Кошечка жила у нас, Марьей Ивановной звали, как принесёт, бывало, котяток – ребятки радуются: у Марьи Ивановны, говорят, Мариванчики родились. Право. (Тихо смеётся.) Как увижу котёночка, так и вспомню… Ну, спаси Христос. (Низко кланяется и прощается за руку.)
Подгорный. Так до завтра?
Странник. Приду, приду, родной. Ночевать приду. (Прощается с Лидией Валерьяновной.) Прощай, голубушка, дай тебе Бог деток хороших…
Лидия Валерьяновна. Спасибо, дедушка. (С чувством.) За всё спасибо.
Странник. Простите, Христа ради.
Странник медленно спускается с лестницы. Подгорный и Лидия Валерьяновна смотрят ему вслед. Пауза.
Лидия Валерьяновна. Какой удивительный.
Подгорный. Верно. Как я рад, что вы это почувствовали. Когда я смотрю на него, мне кажется, что я вижу перед собой воплощение души народной. И хорошо делается. И грустно. Точно при воспоминании о какой-то любимой вещи, которую потерял навсегда…
Да, вот если бы всё забыть, чему меня учили, о чём думал, чем жил, и «отдаться Богу» и стать вот таким простым, тихим, цельным… Поверить бы в «остальные времена», в «жёлтые батоги», во что-нибудь, во что-нибудь. Только бы поверить, по-настоящему, без колебаний, без вопросов, без надрыва. Только бы поверить. Лидия Валерьяновна, разве это невозможно?
Лидия Валерьяновна (тихо). Не знаю… Может быть… Я хочу ещё раз видеть дедушку. Хорошо?
Подгорный. Конечно. Приходите сюда завтра, после собрания.
Лидия Валерьяновна. Ну, а теперь и мне пора. Иван Трофимович беспокоиться будет. Прощайте.
Подгорный. Прощайте. Знаете, когда уходил дедушка, я подумал: а что, если взять да уйти вместе с ним!
Лидия Валерьяновна (взволнованно). Уйти… Разве это возможно?
Подгорный. Почему же?
Лидия Валерьяновна (не находя, что сказать). Но… бросить дело… И потом, разве вам не жалко друзей?
Подгорный. Нет.
Лидия Валерьяновна Никого?
Подгорный. Никого. С женой мои отношения вам известны. Товарищи?.. Но ведь, по совести говоря, в душе мы все друг другу чужие. Вот вас будет жалко. Привык я к вам.
Лидия Валерьяновна (грустно). И за то спасибо. Ну, прощайте.
Подгорный. Да не уходите вы такая грустная. Улыбнитесь хоть на прощание.
Лидия Валерьяновна. Нет, я не грустная. Это так. Прощайте. (Уходит.)
Длинная пауза. Подгорный стоит посреди комнаты.
Подгорный. Дедушка говорит, первого голоса надо слушать… Помолись и спроси, как быть в затруднении, – скажется… Помолись… Как…
Действие четвёртое
Картина первая
Комната первого действия. Посреди комнаты поставлен большой стол. На нём бумага, карандаши, свечи: видно приготовление к заседанию. Татьяна Павловна, с раскрытой книгой в руках, приносит графин, ставит его на стол и уходит. Сцена некоторое время пуста. Из левой двери выходят
Произведение написано в начале 20-го века. В дореволюционную Россию является Христос с проповедью Евангелия. Он исцеляет расслабленных, воскрешает мёртвых, опрокидывает в храмах столы, на которых торгуют свечами. Часть народа принимает его, а другая часть во главе со священниками и церковными старостами — гонит. Дело доходит до митрополита Московского, тот созывает экстренное собрание столичного духовенства, Христа называют жидом, бунтарём и анархистом. Не имея власти самому судить проповедника, митрополит обращается к генерал-губернатору с просьбой арестовать и судить бродячего пророка.
По благословению Патриарха Московского и всея Руси АЛЕКСИЯ II Ни в одном угоднике Божием так не воплощается дух нашего православия, как в образе убогого Серафима, молитвенника, постника, умиленного, всегда радостного, всех утешающего, всем прощающего старца всея Руси.
Книга «Диалоги» была написана протоиереем Валентином Свенцицким в 1928 году в сибирской ссылке. Все годы советской власти эту книгу верующие передавали друг другу в рукописных списках. Под впечатлением от этой книги многие избрали жизнь во Христе, а некоторые даже стали священниками.
«…Никогда ещё Розанов не высказывался о «метафизике христианства» с такой определённой ненавистью. Книга замечательная. Здесь однобокость и ложь доведены до последних пределов. Но, несмотря на эту однобокость и ложь, одно из самых больных мест в официальной церкви (не в христианстве) вскрыто с поразительной глубиной…».
«Ждали «забастовщиков»…Ещё с вечера сотня казаков расположилась на опушке леса, мимо которого должны были идти рабочие «снимать» соседнюю фабрику.Ночь была тёмная, сырая. Время ползло медленно. Казалось, небо стало навсегда тяжёлым и чёрным, – никогда на него не взойдёт тёплое, яркое солнце…».