Собрание сочинений. Т. 5. Странствующий подмастерье. Маркиз де Вильмер - [72]

и Галля, собирался даже снять слепок с головы юного скульптора. Словом, он пользовался куда более блистательным успехом, чем мастер Пьер, которым невозможно было бы забавляться подобным образом. А ведь большинству светских женщин (как ни грустно, приходится в этом сознаться), прежде чем отдать предпочтение мужчине, необходимо выслушать приговор, вынесенный ему в гостиных, и тот, кто предпочтен в свете, скорей найдет путь к их сердцу. Жозефина была в свое время слишком чувствительна к соблазнам света, чтобы не поддаться этой слабости. И вот, вообразив себя без памяти влюбленной, она не могла уже скрывать своих чувств к красивому юноше, и дело дошло до того, что над ней стали подтрунивать в семейном кругу. Казалось, это ей нравится. Она даже нарочно давала повод к подобным шуткам, что было не так глупо с ее стороны, ибо не позволяло догадываться о том, что за этим кроется нечто серьезное. Вот почему Изольда разрешала себе иной раз вместе с ней посмеяться над ее чувствами к Коринфцу, отнюдь не предполагая, что это может обидеть ее, и вот почему она так удивилась, увидев ее внезапные слезы. Однако эти слезы еще ничего не открыли ей, ибо Жозефина объяснила их своим самолюбием художницы, мигренью и всем тем, что сумела в эту минуту придумать.

Все эти ласки, щедро расточаемые Коринфцу в замке, пока еще не успели вскружить ему голову. Отношение к нему старого графа свидетельствовало, несомненно, о доброжелательстве и великодушии, однако действовал он весьма неосмотрительно: так легко было сбить с толку этого юношу, после мирного и безвестного своего существования внезапно ввергнутого в жизнь, полную успехов и тщеславных помыслов. К счастью, Пьер Гюгенен, словно добрый гений, неустанно пекся о друге и проницательными своими суждениями помогал ему удерживаться в рамках благоразумия. Со своей стороны и папаша Гюгенен, хоть и выражал свое восхищение сноровкой и вкусом молодого скульптора, тоже не раз по-отечёски предостерегал его, советуя не обольщаться всеми этими похвалами. У старика не было причин быть недовольным новыми обязанностями, возложенными отныне на его подмастерья, ибо тот, верный данному слову, пока занимался резьбой только по воскресеньям или часок-другой вечером, для пробы, все же остальные дни недели честно трудился, заканчивая работу по восстановлению панели, для которой и нанял его старый Гюгенен. Всецело заняться скульптурной работой он имел право лишь после того, как его обязательства перед хозяином будут полностью выполнены. Но если старый столяр отнюдь не осуждал Амори за его смелую попытку (он даже сочувствовал тому, что сын помогает товарищу, ибо на этом поприще не могло быть речи о какой-либо цеховой зависти или соперничестве талантов), ему все же не очень нравились те близкие отношения, которые завязались между гостиной и мастерской.

— Конечно, — говорил он, — на старого графа я жаловаться не могу. Человек он справедливый и хоть обычно прижимист, умеет быть и щедрым, если есть за что. С нами он не спесив, говорит запросто. И внучка тоже ничего — девица добрая, учтивая, хоть и держится так, вроде бы ей все на свете безразлично. Молодой барин (он имел в виду Рауля, брата Изольды) — малый ленивый, звезд с неба не хватает и вообще, как говорит наш берриец, «ни богу свечка, ни черту кочерга», но так-то парень не злой, и если случается когда его борзым разорвать в деревне курицу, бьет их за это нещадно. Да и по тому, как разговаривает с нами управляющий, видно, что ему наказали быть вежливым и добрым с простым народом. Все это так, да вот не могу я ни с того ни с сего взять вдруг да и полюбить этих людей так, как полюбил бы кого-нибудь из нашего брата. Вот и дядюшке Лакрету они не по душе — его-то и в замке не больно жалуют, потому что держится он с ними без церемоний и не скрывает, что хочет побольше заработать, а что тут, спрашивается, дурного? И сколько бы господин граф ни старался показать, как он любит народ, не верю я ему, хоть и слывет он либералом, а иные дураки считают его даже якобинцем. Да, верно, он снимет шляпу перед тем из нас, кто поумнее, а скажи-ка ему что наперекор, сразу вспомнит тебе, что ты деревенщина неотесанная, и заговорит свысока. Верно, он пожалует червонец из своего кармана какому-нибудь горемыке, чтобы тот выпил за его графово здоровье, а попробуй выпить за республику — посмотришь, что он запоет! Спору нет, барышня эта делает разные там добрые дела, навещает болящих, ходит за ними словно сестра милосердная и всякое такое, говорит одинаково и с бедняком и с богачом, платья на ней похуже, чем у ее горничной, уж про нее не скажешь, чтобы она кого притесняла в деревне, напротив, всякому помочь готова… А предложи-ка ей выйти за сына крупного фермера — будь он даже не хуже ее образован и так же богат, — небось скажет: «Нет, он мне не пара!» Да за это я ее и не осуждаю: что буржуа, что аристократы — все они одного поля ягода. А только зарубите себе на носу, дети мои: великие мира сего — они всегда так великими и будут, а малые — так малыми и останутся. Эти-то, в замке, вроде бы хотят заставить вас забыть об этом. Но попробуйте, поддайтесь только на эту приманку, увидите, как они поставят вас на место. Да, да, уж поверьте мне, достаточно я на своем веку повидал и знаю, чего стоит господская ласка.