Собрание сочинений. Т. 5. Буря. Рассказы - [36]

Капейка даже сконфузился.

— Ничего особенного я не думал. Так показалось, что какой-нибудь живописец хочет продать свои картины.

— Почти угадал, — захохотал Жубур. — Прамниек действительно художник, только он не ходит по квартирам предлагать свои работы — их у него вырывают из рук.

— Ну, не совсем так, вырывать не вырывают, — поправил Прамниек, — но особенно навязывать их, верно, не приходится. Вы, молодой человек, не обижайтесь, но когда я увидел, что вы стоите перед дверью и не звоните, а о чем-то думаете, я сразу смекнул: «У него в кармане должна быть отмычка…»

— Мне трудно подыматься по лестнице, я устал и хотел отдохнуть, чтобы Жубур не подумал, будто я бежал сломя голову, — объяснил Капейка. — Особо срочных дел нет. Так, пришел поговорить о жизни.

— Примерно за тем же, за чем и я, — заметил Прамниек.

— Ну, тогда заходите, поговорим о жизни. — И когда гости познакомились и вошли в маленький кабинет Жубура, он спросил Капейку:

— Ну, Эвальд, каково же твое мнение о жизни и людях?

— О жизни я ничего дурного не скажу. Но среди людей еще порядочно всякой пакости встречается. Иногда прямо диву даешься, откуда только берется это жулье! Ведь они над советской властью издеваются! В магазинах, на транспорте, в жилотделах, — куда ни сунься, на каждом шагу встретишь вредителя.

— Ну, не на каждом, конечно, шагу, но попадаются, — сказал Жубур.

— Хорошо, пусть не на каждом. Но безобразий все же еще много, и я этого не в состоянии переварить. Ну что можно сказать про такую, например, мадаму — да, именно мадаму, иначе ее не назовешь… Заказывает дюжину платьев в месяц, половину сбывает по спекулятивной цене через посредников на толкучке, чтобы иметь оборотный капитал, а потом, как шакал, бегает по обувным фабрикам и требует не меньше девяти пар туфель? У нее, видишь ли, муж крупная шишка в торговой сети. Или вот: на днях я столкнулся с одним работником жилотдела. Если ему не сунуть три тысячи рублей, ни за что не получишь ордера. Демобилизованный инвалид Отечественной войны не может получить одну комнату, а разжиревший спекулянт в два счета получает хорошую квартиру в любом районе. Ну, я, со своей стороны, помог отдать его под суд, будет теперь помнить, как взятки брать!.. — и он засмеялся довольным смехом.

— Да, грязная накипь, которая всплывает на поверхность, — сказал Жубур. — И эта накипь будет выловлена и выброшена вон. Только не надо забывать, друг, что, по-настоящему, мы живем в советских условиях только второй год, что на плечах у нас лежит тяжкий груз прошлого и его не стряхнешь за один день. Ясно, что и тебе, и мне, и каждому честному человеку нужно прямо-таки беспощадно драться, чтобы помочь обществу освободиться от этого наследия. Разными способами: и воспитывать, и убеждать, и разоблачать. Главное, чтобы не было благодушного отношения, когда видишь какое-нибудь безобразие. Знаете, как у некоторых: «Это не по моему ведомству, пусть этим другие занимаются…»

— Я иногда готов со злости кулаки в ход пустить, воскликнул Капейка. — Правда, и сам понимаешь, что этим способом многого не добьешься, только в милицию за хулиганство попадешь.

— Все мы нетерпеливо мечтаем о настоящем, могучем, прекрасном человеке, о человеке коммунистического общества, — продолжал Жубур. — Но ведь не надо забывать, что он уже есть, существует и делает свое исполинское дело. Он — хозяин жизни! А мы иногда в порыве раздражения и злости на какую-нибудь мерзость, вот как это случается с Эвальдом, можем и забыть об этом. Я говорю так не для успокоения, а для того, чтобы ты всегда помнил об этом, чувствовал себя уверенным в борьбе. Вспомни нашего Андрея. Он ли не умел видеть врага, но у него в то же время была удивительная способность замечать все новое, видеть в настоящем ростки будущего, короче говоря, неизбежность победы коммунизма. Да и как же иначе! Что нам показала война? Это ведь не просто одно государство воевало с другим, это была война прошлого, отжившего, с будущим. А кто победил — ты и сам знаешь. Посмотри вокруг, как самоотверженно работают люди на стройках и на полях, в городе и в деревне. У них уже понятие «мое» вытесняется понятием «наше». Нет, Эвальд, нельзя сомневаться в человеке только потому, что осталась еще на свете кучка полуразложившихся трупов.

— Лучше бы ее вовсе не было, — сказал Прамниек. — Падаль, даже если она занимает мало места, может далеко вокруг испортить воздух.

— Это хорошо, Прамниек, что ты чуешь, где гниет, — улыбнулся Жубур. — Так легче найти и убрать эту падаль. А теперь показывай, что у тебя в папке.

— Кое-какие работы бродячего живописца, как совершенно правильно предположил товарищ Капейка. Первая часть цикла «Фашистская оккупация».

В комнату вошла Мара. Прамниек разложил на столе большие листы ватмана. Все замолчали при первом взгляде на рисунки. Дегенеративные физиономии убийц и садистов… Виселицы, полные трупов рвы, шествие заключенных к саласпилским каменоломням… Затравленный собаками старик и ребенок, которому гестаповец рассек голову… Тюремные камеры и бесконечное шествие обреченных на смерть к румбульским соснам…