Собрание сочинений. Т. 5. Буря. Рассказы - [157]

Анна Пурклав посмотрела на мужа, но тот не улыбался. Тогда и она взгрустнула и тихонько вытерла слезу. На отдельном столе лежали подарки ко дню конфирмации. Симан должен был их осмотреть и всех поблагодарить. Старый Дауде, крестный, подарил ему молитвенник. Тетка — маленькую книгу нового завета; остальные — разные вещи: вязаную фуфайку, полосатое одеяло собственного тканья, две картинки, изображающие ангелов, со стишками из евангелия, напечатанными серебряными буквами. Больше всего Симану понравился матросский нож, присланный двоюродным братом — моряком.

Наконец, все тихо и чинно уселись за стол. Симан Дауде прочел молитву; все выпили по стакану вина за здоровье молодого парня и закусили сдобным хлебом с изюмом. Пока ели суп, никто не говорил; было слышно только причмокивание да стук ложек. Языки развязались за вторым блюдом — жареной свининой с капустой, когда подали также водку и пиво. Мужчины заговорили о рыбной ловле, хвастались своими подвигами в молодости, вспоминали старые обиды и попрекали друг друга. Кулаки уже тяжелее ударяли по столу, кое у кого рюмки опрокидывались, и жены потихоньку толкали мужей в бок: «Угомонись, чего ты разошелся…»

Симан впервые в своей жизни получил право чокаться с мужчинами. Но те не обращали на него внимания и не выслушивали его мнение. Тогда Симан понял, что, несмотря на конфирмацию, он все еще остается мальчишкой и ему не место среди взрослых… Огорченный, он не пил больше ни водки, ни пива, а вместе с женщинами ел клюквенный кисель с молоком. В начале обеда его присутствие еще изредка замечали — это ведь был его день, — но потом он стал чувствовать себя все более одиноким и заброшенным. Все прислушивались к ссоре старика Дауде с отцом Симана. Женщины встали из-за стола и перешептывались по углам; некоторые вышли посмотреть на огород Пурклавов, другие заглянули в кухню — узнать, много ли еще осталось еды. Эстонцу Юхану обед подали в клеть, где он спал.

Симан тоже тихо встал из-за стола и вышел на воздух. В других дворах, где были конфирмованные, раздавалось пение. Из одного дома доносились звуки гармошки и скрипки. Но Симан не слушал далекую музыку, не слышал ссоры в своем доме. Его взгляд был устремлен на серый бревенчатый дом за рекой, где не звучала праздничная музыка и не было вянущих березок у дверей. В одном из окон дома виднелась девушка в белой кофточке: она сидела на подоконнике и смотрела через реку. Глаза Симана заблестели; он улыбнулся, покраснел, потом, осмотревшись, не видит ли его кто-нибудь, вновь посмотрел на серый дом, отломил веточку сирени и помахал ею в воздухе. Девушка в ответ помахала ему рукой. В этот момент Симан услышал голос матери:

— Что ты бродишь по двору, сынок! Иди же к гостям!

Он сразу же пошел к двери, не оглядываясь на серый дом за рекой.

Под вечер гости стали расходиться. Остались только Симан Дауде и еще один гость. Они пили и разговаривали; костюмы их были в пятнах от еды и пивной пены. Симан сидел и слушал. Вдруг старому Дауде захотелось поцеловаться с крестником, и он уселся рядом с Симаном.

— Я тебя когда-то на руках носил, а теперь ты большой парень… — шамкал старик своим осклизлым от жевательного табака ртом, похожим на гнойную рану. — Поцелуемся, крестник!

Тошнота подступила к горлу Симана.

— Не надо, крестный… — пробормотал он и встал. Напрасно отец моргал ему и угрожающе стучал пальцем по краю стола — он не мог без отвращения смотреть на рот крестного.

— Нет, я не хочу… Разве нельзя без этого…

Симан Дауде обиделся и сейчас же ушел домой. Екаб и Анна Пурклавы напрасно старались его умилостивить — он не слушал их.

— За это ты получишь, — прошипел отец Симану на ухо и опять уселся за стол. Когда все было выпито и последнего гостя проводили за ворота, Екаб Пурклав спросил у батрака-эстонца:

— Юхан, ты уже сложил сети в лодку?

— Да, хозяин, — ответил батрак.

— Почему же ты не выходишь в море? — гневно продолжал хозяин, пошатываясь от выпитого вина.

— Кто поедет со мной? — спросил батрак.

— Симан, ты еще не переоделся? — заревел Пурклав на весь двор.

— Я думал, что мне сегодня не надо будет ехать… — отозвался сын.

— Заткни рот, когда говорит старший! — закричал на него отец.

Симан переоделся в рабочее платье. Когда он вышел во двор, отец схватил его за грудь и начал трясти:

— Что ты натворил, сопляк! Почему не поцеловался со старым Дауде? Как ты осмелился рассердить крестного!

Говоря так, он тряс сына, и похоже было, будто каждое слово он вытряхивает из своей разбушевавшейся груди. Сегодня было много выпито, в спорах с гостями обнажено много старых ран, — оскорбленная душа бунтовала и требовала удовлетворения. Шутка ли, ведь у старого Дауде не было наследника.

Симан ничего не отвечал, он смотрел на отца широко раскрытыми глазами и старался запрокинуть голову как можно дальше. Тогда та самая рука, которую он сегодня утром целовал, благодаря за воспитание, ударила его по лицу. Пурклав держал Симана левой рукой за куртку и правой наносил удары.

— Екаб, зачем ты… — робко вмешалась мать. — Сегодня ведь его праздник…

— Что? — рявкнул отец; затем, как будто одумавшись, отпустил Симана и, стыдясь, отошел в сторону. Но, желая отступить с честью, погрозил жене и сыну кулаком. — Смотрите вы у меня…