Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое - [185]

Но он мог пригласить на свою сторону любого офицера и матроса, чтобы, смотря по обстоятельствам, либо обласкать, либо разнести.

Глеб, остановившись у трапа, наблюдал, как мерными, журавлиными шагами капитан Коварский нагуливал аппетит для одинокого обеда.

Склянки отзвякали полдень. Командир с последним ударом переступил через комингс командирского люка, и офицеры, в свою очередь, потянулись к люку кают-компании.

Проходя коридором, Глеб догнал дер Моона. Ревизор с достоинством нес свою персону к обеду.

— Я закончил дознание, Магнус Карлович, — заговорил Глеб. — Дело не стоит выеденного яйца. Считаю, что его нужно направить к прекращению и совершенно бессмысленно отдавать под суд такого отличного матроса, как Кострецов.

Дер Моон повернул голову, подпертую воротником кителя, и посмотрел на Глеба рыбьим, мутным взглядом.

— Мичман, запомните, что я никогда не разговариваю о делах перед обедом — это вредит здоровью. И потом если вы хотите разговаривать со старшим по служебной надобности, то обращайтесь ко мне по чину. В частной беседе я могу быть Магнусом Карловичем, а по службе я лейтенант.

Глеб опешил, но афронт был так неожидан, что он не успел ничего придумать в ответ, а когда пришел в себя, дер Моон уже садился на свое место.

«У, дубина!» — подумал Глеб, косясь на ревизора, но тот смотрел прямо перед собой и усиленно жевал, не обращая ни на кого внимания. Челюсти его мерно ходили, как жернова, перемалывая пищу.

«Погоди. После обеда поговорим», — и, решив объясниться с ревизором, Глеб тоже принялся за еду.

Но ревизор встал из-за стола, не дождавшись сладкого, и тотчас же ушел. Глеб отправился искать его, но не нашел и в раздражении вернулся в каюту. Но не успел расстегнуть кителя, чтобы вздремнуть, как в дверь постучался вестовой.

— Что тебе, Семкин?

Семкин усиленно заморгал глазами, чувствуя, что потревожил хозяина не вовремя.

— Так что, вашскородь, вестовой их вскородия старшего офицера просят вашскородь пожаловать сейчас к их вскородию.

Семкин запутался в высокородиях и побагровел.

— Вот дьяволы! Вздремнуть не дадут, — выругался Глеб.

— Так точно, вашскородь, — обрадовался Семкин.

Глеб расхохотался:

— Ты что? Опупел, братец? Кому дьявол, а тебе старший офицер. Ишь обрадовался!

Семкин окончательно растерялся и решил свести разговор на другое.

— Виноват, вашскородь. На берег сегодня съедете? Кительчик, может, пригладить?

— Нет. Не трудись. Когда нужно будет — скажу.

Семкин беззвучно исчез. Глеб застегнулся и направился к старшему офицеру. Войдя, он увидел ревизора и по унылому виду Лосева понял, что предстоит какая-то неприятность.

— В чем дело, мичман? — спросил Лосев. — Что у вас с дознанием?

Глеб кратко сообщил Лосеву о дознании, невиновности Кострецова и необходимости во имя справедливости дело прекратить, ограничившись дисциплинарным взысканием. Старший офицер молчал, вертя в пальцах янтарный мундштук. Дер Моон подался вперед.

— Я имел честь доложить вам, Дмитрий Аркадьевич, умозаключение мичмана Алябьева, которое он сейчас вам сообщил лично. Я нахожу, что у мичмана Алябьева весьма странные понятия о дисциплине и мерах ее сохранения на корабле. Я полагаю, что если над матросом назначается дознание, то окончательное решение вопроса о его виновности предоставляется суду. Иначе самый процесс дознания обращается в какую-то игрушку. Раз матрос украл — его нужно судить.

— Но позвольте, господин лейтенант. Ведь в том-то и дело, что Кострецов не крал. Его подвели гребцы.

Ревизор неожиданно засмеялся. Звук смеха был такой, как будто потерли наждаком по стеклу.

— Его подвели? Мичману нравится изображать целомудренную Гретхен.

— Господин кавторанг! Я просил бы оградить меня от подобных реплик, — вспылил Глеб.

Лосев скривился:

— Господа офицеры, не раздражайтесь. Дело не стоит этого.

— Я это и утверждаю, господин кавторанг. Нельзя же из-за грошовой пропажи погубить матроса. Не может один нести ответственность за двадцать человек, найти вора среди которых сейчас уже невозможно. Не предавать же суду всю команду баркаса.

— Если матрос украл — он получит справедливое наказание, — сказал ревизор. — Если он не украл — все равно приговор суда будет для него наукой и предостережением для остальных. В военное время дисциплина должна быть удвоена, иначе вместо корабля у нас будет плавучий кабак. Это мое твердое убеждение, господин кавторанг. Если только отпустить вожжи, эта мужицкая сволочь перервет нам глотки и не пощадит даже сентиментальных мичманов.

— Обо мне прошу не беспокоиться, — взволнованно бросил Глеб.

— У меня нет никакого желания беспокоиться о вас, мичман. Я беспокоюсь о корабле, на котором мы служим России и государю императору. Вы здесь без году неделя и не имеете понятия о матросне.

Дер Моон встал, обращаясь к кавторангу;

— Я, господин кавторанг, настаиваю на суде в интересах службы. Если вы не разделяете моего мнения, мне останется подать рапорт о списании, потому что служить против своего убеждения я не могу.

Лосев беспомощно заворочался в кресле, переводя глаза с одного офицера на другого. Черт знает какая идиотская история! И ревизор болван, и мальчишка, конечно, действительно не понимает, что матросу нужна острастка. Без острастки они готовы распуститься до невозможности. Суд иногда действует как холодный душ на матросские головы. Конечно, досадно, что жертвой принципа дисциплины должен стать Кострецов, но не все ли равно, в конце концов? Не он, так другой. А самое главное — сохранить мир в офицерской среде. Если по каждому пустяку пойдут ссоры, придется ежедневно пачками списывать офицеров. Получится не корабль, а этапная казарма. Нет, нужно сказать твердое командирское слово и покончить с неприятным инцидентом. И, откинувшись на спинку кресла, кавторанг Лосев сделал официальное лицо.